"Тоже мне, открыл нору. Несправедлив, да - и ты решил уподобиться этому? Сдался на милость просчетов или намеренно созданной тины? Или просто отыграться решил? И как, поменялось что-то? Будь у тебя силы, был бы ты сейчас в пантеоне с остальными, а не волчат травил чужими лапами."

Во мне не угасала ярость, да и слова, вызывая понимание... Вызывали и злобу. Помнила, как доставалось в детстве за то, что сама не выбирала. За отца, за сиротство, за угасший "испорченный" характер. Да только причина ли это была отыгрываться на таких же "не выбирающих"? Когда тебе это подвластно, когда только твой выбор обозначает направление судьбы.

Нет, не причина, не хотела я с этим соглашаться и не собиралась. Пока были еще силы идти наперекор справедливости, "вопреки" - шла, и кусать попутно была готова тех, кто выбрал дорожку попроще.

Пока черный выкрадывал из воздуха прощальную песнь, я невольно вздохнула. "Некто" был прав. И в итоге провожали волчонка - Смолку, как получалось, - незнакомые ей волки. Можно было побурчать, что имя Игоши стоило и упомянуть в разговорах, но краем сознания я помнила, что Остроскал и пытался чем-то поделиться, да не успел. И всё же... Всё это, без четкой позиции, без твердого принципа, превращалось в болотную, зловонную тину, от которой не вдохнуть, ни выдохнуть. Так тяжело было в груди, что только на вой силы и оставались будто. Будто последний.

"Какая разница, что там создали боги, если мы живем по своей совести и своему выбору. Ладно бы черноуста взрослого какого взял в оборот - ''богов'' этих самых ради..."

Если я и пыталась пристыдить глас, то делала это скорее ненарочно, чем намеренно. Намеренно мне вообще не до него было.... Скорее уж, продолжала ворчать, закипая - разве что не бегала "туда-сюда" от нервов, не даваясь во власть и без того вездесущей для меня скорби. Да и некогда было. В потоке мыслей, ворчания и вредности непрошенный гость мог затеряться и захлебнуться. Боль от несправедливости мира. Злоба за слабость. Бешенство на морды, знающие лучше всех и наверняка. И неминуемый единый итог - смерть, которую как не назови, таковой останется. Павшая в защите щенков мать, поддавшийся соблазну подросток, несчастный случай на охоте, врожденная хворость, что перетекает в кончину. Упрямство, несогласие, продолжающаяся борьба, когда глаз и разум всё равно видели, замечали, заставляли запомнить, и не отвернуться было от картины - а лапы несли вперед, заставляли рвать жилы, зачем-то жить. И "этот" - говорящий про "неучтенные переменные" - вызывающий больше раздражение. Мне же он пока виделся паразитом, способным о "великом" говорить, но не имеющий ничего, чтобы прикоснуться. Да никто не имел этих сил, но мог хотя бы пытаться прожить достойно.

"К богам и так давно вопросы. Да толку-то..."

Я мысленно махнула лапой, а наяву пошла в сторону воина из Ярбожьей стае - а точнее к волчонку, которой прятался у него в лапах. Остановившись на почтительном расстоянии, пригнулась-присела, склоняя огромную голову к ребенку.

- Хей, привет, малой. Как тебя зовут? Побудешь еще немного сильным и храбрым? Сейчас взрослые разберутся с одним не очень хорошим делом, а потом мы отведем тебя к маме. Она очень переживала за тебя.

"Может, меньше, чем стоило бы, а больше угрожала и рычала, но леший с ней, -" Мысленно добавила я, не говоря вслух данных слов.

И подняла глаза на Декадала.

За утесом раздавался голос Князя. Очевидно, всё получилось. Очевидно, это было еще не всё.

- Надо его куда-то спрятать, или кому-то за ним присмотреть... У меня отвратительное предчувствие касательно муженька Липы, - Я скривила кислую мину. Среброгрив подхватил сверток подтащил поближе, кладя мне его в лапу и толкнув носом. Да вот проку с него сейчас было...

"Намара надо схватить и обездвижить. Не думаю, что он просто будет стоять на месте смирно. По чьей-то вине, нда, голосок? Или как мне к тебе обращаться."

Остроскал как раз говорил последнее слово - и, судя по его интонации, был в крайней скверном расположении. Нельзя было его в том винить - я от гостя тоже была не в восторге, но хотя бы могла себя контролировать. А что пришлось лидеру Ярбожьих испытать - бр... Но в прозрение Намара я тоже не верила. Лешего с два он нам просто так сдастся, ляжет покорно брюшком к верху, и будет ждать, пока мы закончим нужные дела.

Интересно было иное... С учетом, что передавала Никто Липе, и чей голос теперь то и дело ворковал у меня в голове - кого таки мы будем вытаскивать из волка? Если ли уже кого? Или... Слишком поздно?

Подпись автора

☁   

"Ну хорошо." Я кивнула. Кажется, волчонок на редкость понятливый попался... Либо же перепугался настолько, что лишние приключения даже ему были ни к чему.

Чего нельзя было сказать про всю остальную ситуацию... Ушедшая Смолка растаяла в воздухе с последним зовом, уходя в чертоги Чернобога. И казалось бы треснувшие иглы отравы в голосе голоса - как бы каламбурно то не звучало - быстро сменились на вновь пакостное.

Я скосила глаза на Остроскала. Князя можно было понять, и ничего смешного в его ярости я не видела. Самой уже костью в горле всё стояло. Задание подразумевало найти труп игоши и упокоить, попутно разузнав про убийцу, а тут мало того, что дорога вышла такой тяжкой, так еще и итог. Но как по мне, стращал волк Намара правильно - лучше пусть стоит или лежит, не двигается, пока мы заканчиваем дела, чем бегает по кругу туда-сюда. Будто нам мало этих игр в кошки-мышки.

Я покачала головой и едва заметным жестом головы заставила сверток плавно взмыть в воздух. Оставалось подойти, попросить князя и его дружину подержать волка на всякий случай - мало ли, как будет проходит само... изгнание? И всё, разобраться с еще одной проблемой. Но я не успела.

Слова о цели и средствах острыми иглами впились в сердце, но я раздраженно фыркнула. Скажи он это в иных обстоятельствах, когда не приходилось своими же лапами хоронить ребенка - авось и согласилась бы вот так сразу. Но последующее ощущение пустоты после обещания, сказанного тоном ничуть не внушающим добрые предвкушения.

"И куда ты "ушел", ползучий некто?" Скорее в очередном раздражении подумала я, осматривая местность. Кажется, "дух" не имел физического воплощение ни в каком виде, даже ветерок не потревожился. Зато вот Намар - изменился очень даже.

- Ах ты карга гнилая... - Зарычала я под нос, глядя на изменение одиночки. От внешних до жеста, при котором тот откинул Липу - благо голову не разбила насмерть, ибо еще двигалась после приземления. Поведение Намара изменилось слишком сильно - словно более и не он был с остатками разума.

По телу пробежала темная рябь, словно смывая контуры, а шерсть начала ткаться из лоскутков тьмы и темного тумана.

"Потрясающая перспектива. Лишиться разума и себя из-за паразита! И я должна возрадоваться?!" Я утробно и гневно зарычала, взбешенная, злющая. И не понятно, от чего больше - что глас осмеливался такое показывать, или что он подкинул нам очередные проблемы. А если еще считал, что это и нормально, и за то ему в лапы похлопать должны... Воистину было жаль, что тот бесплоден. Сама бы уже погрызла, в челюсть впившись.

- Ой йей... - Протянул Среброгрив, глядя на Намара, разве что слюной не исходящего. Разведчик был не воином, и лезть вперед было опрометчиво... Но, видимо, совсем в стороне стоять ему тоже гордость не позволяла. И осторожно, молча, он двинулся ближе к общей компании.

Подпись автора

☁   

Голос в голове так обратно и не явился. Хорошо ли то было или плохо - но вот потянувшаяся энергия, подобная засухе летом, мне не понравилась. Отступай, не отступай - бестолку, тянуло нечто "силы", жадно пило, не спрашивая. "Вот моя сила."

Я всё более и боле ощущала, сколь сильно меня бесит этот незваный гость и создатель проблем... Жа-аль, что-то толковое в его фразах было. Не загубил бы волчат, не пытался бы сейчас помыкать одиночкой, не тянул бы жизненные и магические силы - и столь душевно можно было бы поболтать, пофилософствовать, подумать... Может, еще и можно?

- В-время п-почти п-пришло.

"Если и можно, то сперва я выбью эту пакость из твоего естества." Я злобно зарычала, оскалив зубы, всем своим видом показывая, сколь я не одобряю сейчас творящееся. К слову, не я одна. Приятно, когда у тебя есть поддержка.

"Черниг?" Я скосила глаза на Князя, вставшего в боевую готовность. Ему уже и так досталось от Игоши, а тут еще и "нечто" тянет свои щупальца. К слову, тянуть оно их перестало, и слабость прошла, а вот ощущение тревоги - нет. "Оно? Слабовато для Чернига и мелочно, разве нет? Хотя... Леший его знает."

Право, не хотелось бы, чтобы домысел Остроскала оказался правдой. Не потому, что Черниг был в легендах весьма опасным ведуном, едва ли не родоначальником сильных колдунов нынешнего времени. Нет, просто моё отношение к той легенде было... весьма неоднозначным. Зачем Боги так поступили с волком? Он был белой вороной всю жизнь, компенсируя это силой - и ладно бы, если оное его устраивало. Но когда "по велению богов" волк потерял любимую... Если создатели всемогущи - зачем делать подобное? Как тут слепо верить и благоволить?

Хотя в остальном, конечно, Черниг уже сам натемнил. Тут тоже провыть было нечего. Увы.

Я сделала шаг из-за скалы, призывая темноту и тени к себе. Искажался свет, искажалось виденье - пригнись дополнительно, и тебя не видать. Так и сделала, скрываясь с глаз прочь, осторожно подступая ближе к Намару. Точнее, тому, чем он стал.

"Жаль не дурак круглый. Разжечь бы ту травку, пока гоняют по кругу, направить ветер в морду, и... Эх, удерет же от такого."

Среброгрив тоже на месте стоять не стал. Как бы не хотелось загнать молодого да зоркого патрульного куда подальше, его попыткам подобраться поближе я препятствовать не стала, лишь внимательно следя то за состайником, то за "Намаром", то за дружином с Князем, дабы лучше провести атаку. Медлить тут было нельзя. Чем бы не владела сущность, овладевшая одиночкой - сам одиночка имел свой лимит сил.

Подпись автора

☁   

Кусочки сложились здесь, объединенные именем, и будь то истинный Черниг или самозванец, а воины к своей чести, не дрогнули. Лютомир глянул на князя угрюмо и кивнул. Ратко стоял твердо, широко расставив лапы. По задней струйками стекала густая кровь, серая шерсть пропиталась красным. Князь отводит уши назад, слышит его тяжелое дыхание, не корит себя. Не сейчас. Ратко не робкий щенок, чтобы скулить, а раскаяние свое Остроскал принесет после. Выйти бы только живыми.

Пусть был князь в ответе за воинов и не сомневался в их чести и храбрости, да только их трагедия - его, и глубокими шрамами на душу ложится. Поостеречься бы Ратко перед врагом.

- Честью с нечистым не мерятся, - он понизил голос, и слова, смешавшись с рыком, прокатились грохотом камней по крутому склону. Волк не шелохнулся на измученный поклон, одарил жалостью и презрением, но сколько бы не был зол и свиреп внешне, а внутри расчетливо перебирал порядок действий. Окинул бегло склон, отметил пути отхода и выгодные позиции, где спиной к скалам встать, если Черниг из чужого тела припомнит вдруг, как кадавры поднимаются. Или куда загнать его, чтоб как в ловушку. Да только на голых камнях все равно, что в чистом поле - лоб в лоб драться, сил не жалеть.

Прорезая сгустившиеся потемки, к ним бежал еще один. Сумеречник. Значит и северянам сегодня достанется впечатлений. Хорошо, подумал Остроскал, что есть ведуны получше той твари, что распинается перед ними в насмешке. С ними и дух укротить попроще будет, когда воины из тела его выбьют.

Но надо быть осторожнее. Черниг, если это он, не последний волк, и способности его неизвестны, преувеличены, утеряны в череде историй. Сейчас он, очевидно, дух, занявший разум несчастного волка, однако имя его уже всколыхнуло первую волну и теперь она, нарастая, покатится дальше - от гор до самых болот.

Терн, следовало признать, склонился бы перед величием первого среди всех. Силен Черниг и опасен. Был. Но Остроскалу рассказывали и о том, как сгинул первый черноуст, как воины крошили кости нечисти, поднятой им, как гнали в глубь лесов его приспешников. Как Светозар, сын своего отца и отец своего народа, пролил кровь в этих горах, чтобы жили его дети. Они умирали, верно, но пока жив хоть один, чей дух не сломлен, не падет и вера.

К лешему! Остроскал тряхнул головой, пока в ушах не зазвенело от пустоты, сосредоточился. Одолеют, там и посмотрят. Нет - значит Чернобог им судья.

Тут враг пришел в движение. Воины разом, не сговариваясь, развернулись в его сторону, но Черниг не ринулся прямиком на яробожьи клыки, хватило ему, вероятно, знает, что с теми бывает, кто к воину близко. Швырнул издалека заклинание в Декадала, но куда ему до изворотливого сокола. Остроскал усмехнулся про себя.

- Прикрой его, - скомандовал он, и Лютомир себя ждать не заставил. Кинулся к врагу парой здоровенных скачков, словно не было за ним ни долгой дороги, ни потасовки минутами ранее. С рыком вплотную к Чернигу, вот-вот и сбил бы широкой грудью с лап.

- Ты здесь будь. Плохо дело обернется, домой вернись, весть донеси, понял? - Остроскал не обернулся к Ратко. Тот рот открыл возразить, да вовремя вспомнил, что в бою князю слово поперек не ставят. Побольше юнца он ведает, значит. Отступил воин подальше, во все глаза глядя, что за история перед ним развернется.

Отредактировано Остроскал (05.02.2025 08:12:32)

Подпись автора

Словно волки да в овчарне Вы доспехи разрывали, Навьи полки поганых По степи вы разметали!	Славный пир мечей закончив, Заживляли страшны раны, Ярый бой, три дня, три ночи – Помнят древние курганы…

Сначала волк оторопел. То копошение в голове, с которого началась встреча с игошей, возникло снова. Теперь оно было настырное. Наглое. Опять, опять! Дек сосредоточился. Он старался, как и в первый раз, совсем не думать. Только следил опустевшими глазами за одиночкой, с трудом разбирая горделивую древнюю речь. Определённо, ни капли не осталось в нём от Намара. Вдруг одиночка оживился, да так резво понёсся, стремглав... словно обученный воин. Он двигался, будто и не касаясь земли, волоком утащенный невидимой силой.

Вместе с тем незаметный в сумерках чернильный шар пролетел между ушей Декадала. Тот лишь благодаря звуку вовремя опустил голову, чтобы не словить лбом. Воздух, задетый шариком, на глазах оброс зловещими крючьями, напоминающими паучьи лапы. Лишь появившись, они ожили и с хищным шипением потянулись в волчью плоть, жадно цепляясь за шерсть. Зверь отскочил прочь, как только ощутил прикосновение.

Насколько мерзкое ведунство, раз сам воздух оскверняется одним только его присутствием. Не хотелось бы знакомиться ближе. Но если дать колдуну время, он таких ещё приготовит и запустит. Всех познакомит со своими... талантами. Дек повернул оскаленную морду к колдуну-Намару, или что там в нём сидело. Сиплый рык был ответом чужаку в ответ на его бахвальство. Что ж, раз к нему надо явиться, так тому и быть.

Сокол сорвался с места, бездумно ныряя в сумрак. Спрятаться было негде, укрыться нечем, а в те густые заросли сбоку залазить не хотелось, чтобы скорость не сбить. Вспомнилось, как он по болоту добирался до черноуста, и пока продёрся сквозь все заросли, Морана уже третий слой инея на мерзавца накладывала. Не хотелось бы опять мешкать. Поэтому Дек простым, незатейливым прыжком настиг противника, уходящего по широкой дуге от воинов, и также просто, по-воински, попробовал впиться в сустав, прокусить переднюю лапу. Лишившись подвижности, кто угодно будет растерзан волчьей стаей, если он только не насквозь деревянный.

"Со всех сил сжатые челюсти, пусть и без одного клыка, никому не понравятся" - подумалось Деку в тот момент, но, как бы ни был велик соблазн повиснуть на шкуре, притягивая своим весом к земле всё тело, он знал, что не удержит. Поэтому, выжав максимум из своего укуса, волк отпрянул, изворачиваясь от возможного удара. Хоть бы отвлёк, и то хорошо.

На его памяти встречались толковые ведуны, и отрицать это было все равно, что отрезать от семьи половину родственников только потому, что их отметил не тот бог. Взять хотя бы Зрячего или Сводящую, к которой они придут после сражения. Их сила и знание любого поднимут на ноги, не говоря уже о накопленной с годами мудрости. Даже среди старейшин изредка, но попадались ведуны, чей совет помогал ищущим свой путь.

Скудоумие - уперто стоять на том, что от ведунов нет пользы, и Лютомир, говоря честно, терпел их ради благополучия стаи. В конце концов, обратиться против своих может любой волк, не зависимо от бога, что за ним стоит. Хуже те, кто этих богов пробует надурить - отсюда и корень отвращения к чернобожьим, и стряхнуть с себя тяжесть старых распрей и подозрений воин так просто не мог.

А вот встряхнуть Намара, а вместе с ним и болтливую нечисть, - как орешек в скорлупке - это запросто. На вид одиночка непрочный, больной, оттого и страха поменьше внушает. Сам себя довел или безумием обречен был - какая уж разница. Сказано вымотать, скрутить и дать ведунам с травками дела закончить, а Лютомир воин исполнительный, и зубы у него чешутся осадить наглеца, что меры в словах не ведает. Совладать с Намаром проще, чем игры Смолки с князем успокаивать. И часа не прошло, а с поднявшейся шумихой, казалось, миновала целая вечность.

Лютомир ринулся, как приказано, и по спине прокатились мурашки от резонирующего над головой колдовства. В ночной темноте проще рассмотреть врага, обросшего костями, мышцами и шерстью, чем летающие всюду проклятья. От того и драка тяжелее кажется - никогда не знаешь: от своего тебе прилетело или от чужого. Так и так болезненно.

Воин, оказавшись рядом с Намаром, разинул было пасть, чтобы наконец преподать ему урок, но вовремя отшатнулся в сторону. Вместо волчьих зубов в плоть одержимого вгрызлась магия, и кто бы что не говорил, а вышло эффектно. "Пусть и нечестно," - тут же одернул себя воин. Ну как тут признаешь, что пропустил удар. Он повертел головой, не различая невидимого союзника, и это его порядком раздражало, но кем бы тот ни был, хорошо, что на их стороне. Волк положился исключительно на меткость ведуна за их спинами и вернул все внимание общей цели.

В слова Намара - или Чернига, - Лютомир вслушивался да помалкивал. Без него найдутся желающие поддержать беседу, и хорошо если так. Больше болтает, меньше следит за врагами, и главное, не знает, что вытравят его из тела, только бы ведуны в этом они были так же хороши, как в меткости.

Но прежде, чем схватить противника, как следует, Лютомир словил грудью одно из проклятий. Боль прошила через грудину до лопаток, и воин, сдавленно простонав, оскалил зубы, а когда боль угасла где-то вдоль позвоночника, чертыхнулся. Оглядел себя мельком, фыркнул с отвращением, будто вымазался в самой жуткой гадости, и зарычал. Мерзкий ведун! Своей силы нет, так чужую в проклятья обращает. Видел Лютомир такие фокусы от черноустов, потому не удивился, только сильнее в бешенство пришел. Повинуясь давно отработанной технике, он рванулся к Намару и, не спуская глаз с вылеченной лапы, сомкнул на ней зубы так, что кости захрустели снова. Кровожадность Лютомиру чужда, однако было свое волшебство в надорванных жилах и треске вспоротой кожи.

Подпись автора

Словно волки да в овчарне Вы доспехи разрывали, Навьи полки поганых По степи вы разметали!	Славный пир мечей закончив, Заживляли страшны раны, Ярый бой, три дня, три ночи – Помнят древние курганы…

17-е месяца Благословения, раннее утро

Разные у Лихаря бывали задания - принеси, подай, разберись, утопи, загони, изувечь, - казалось бы обычные будни наемника, разбавленные капелькой крови, и только тот, кто жил эти полгода в неизменной стабильности, мог искренне позавидовать приключениям Лихаря. Взять хотя бы труп! Одна из связных, живущая на севере Предгорий устроила логово, не доходя до Зимнего Озера, и сообщила, что с ее подругой случилась беда. В обычное время Лихарь подумал бы о глупых мелочах про потерянную, но очень дорогую безделушку или про неблагодарного бывшего, которого надо посмертно проучить. Однако Лихаря ждал большой сюрприз. В логове Весены обнаружилась ее подруга. Мертвая. В том ужасном состоянии, до которого, Лихарь смел предполагать, даже он не доводил своих жертв. А он бывал жесток в своих экспериментах.

Черная убитая волчица лежала со вспоротым брюхом с наспех собранными внутренностями, кровь ее уже остыла, а пасть до самой глотки наполняли засушенные травы и ягоды. Лопух, крапива, горох и что-то из того, чему Лихарь в свое время не учился. А зря. И под лапой не было целителя,  которому можно смело заявить о мертвой волчице, не получив при этом слишком много вопросов. Вопросы-то он любил, но только заданные по делу, остальной хлам предпочитал отсеивать.

Впрочем, связку трав черноуст все-таки прихватил и обязался тело волчицы до Кровь-Реки доставить в знак уважения. Весена, конечно, не знала, кто перед ней, поэтому отделалась вороньими косточками и снедью в дорогу. И это на грани зимы. Приятно, даже если бесполезно.

И вот Лихарь брел через подлесок, лениво переставляя лапы и оставляя борозду в нехоженном неглубоком снегу, прислушиваясь к тихому шороху волн родной Зарянки. За ним невысоко над землей тянулось тело волчицы, окутанное клубами черного дыма. Лихарь перевернул ее на спину, чтобы сохранить содержимое в целостности, и посматривал на белесые пустые глаза. Наверняка красивая была при жизни, думал черноуст скорее из жалости. Гибнуть-то все гибнут, Лихарь не будет горевать и по поводу своей кончины, однако каждому должно по заслугам отвечать. За что отвечала эта волчица? И почему так жестоко? Лихарь не сомневался - это убийство, и Весена впридачу к благородному делу упросила наемника разобраться в этом. Убийцу покарать на усмотрение, да не простого. До подруги этой, мол, еще такая жертва была. И живот вспорот, и травы - все, как у первой. На вопросы о том, были ли жертвы знакомы и желал ли им кто-нибудь зла, Весена только плечами пожала. Придется разобраться самому.

Лихарь решил поймать двух зайцев сразу и по пути до Кровь-Реки прогуляться к месту, где обнаружили его отныне неразговорчивую попутчицу. То, что Лихаря кто-то заметит с мертвецом можно было оправдать чем угодно - от того, что он выполняет последнюю волю заказчика и грубо отправить любопытного к Весене до притворного сравнения черной волчицы с его родней. А что? Сестру хоронить отправился. Или жену. Все лучше получить подозрительный взгляд, таская за собой труп, чем испытать нападение только потому, что он бодро шагает рядом. Короче, пусть плывет себе по воздуху, жаловаться ей уже не к лицу.

Весена указала примерное место. Лихарь шел вдоль берега, поглядывая по сторонам на случай нежданной компании, и у изрисованного путеводного камня свернул налево, ближе к притягательному своим ароматом хвойному бору. И так увлекся размышлениями, что о посторонних любопытных взглядах не задумывался.

Отредактировано Лихарь (23.03.2025 03:24:26)

Подпись автора

дыши, дыши глубже, движения резче       
запоминай лучше,  куда пробить легче
не дай занять зверю  в твоей душе место
и только ты знаешь, что там уже тесно.

Лихарь резко отвел ухо в сторону, уловив треск за спиной, и обернулся через плечо, вцепившись взглядом в волчицу, будто сейчас нападет и ей лучше убраться. Ей и ее дружкам, если они есть и надумали засаду. Вдруг кто к нему нагрянул. Или за телом. Но, кажется, волчица тоже немного растерялась, уставилась на Лихаря, как на злобную мару, и, наконец, переключив внимание с загадочного происшествия, он узнал в рыжей, яркой незнакомке Морошку. Ту самую Морошку, которую... Впрочем, не важно. Жива, цела и на первый взгляд здорова, и черноуст в глубине души порадовался. На короткий мир, правда, но ему неожиданно понравилось встретить ее спустя столько времени. Она похорошела, будто неприятности и проблемы делали ее краше, мех - ярче, взгляд - свирепее. Лихарь, конечно, не показал восхищения, сам ни хвоста не поднял, ни двинулся, но между Морошкой, которую он видел в последний раз и этой, выточенной трудностями, пролегла невообразимая пропасть.

Однако эта же блавада, опрометчивая и впечатляющая одновременно, показалась ему странной с учетом того, что Морошка не по наслышке понимала природу того, с кем говорила. И Лихарь не знал смеяться ему или поостеречься - вдруг где-то скрывается мелкая бандитка или серый доходяга, а он по задумчивости и не заметил их. Было бы забавно получить привет из прошлого в качестве слепой мести. Лихарь не посчитал зазорным оглядеться и принюхаться, все-таки драться и выяснять отношения с бывшими соперниками ему хотелось меньше всего. Хотя бы потому, что он слишком для этого занят.

- Ты следишь за мной? - вместо этого расслабленно, вальяжно спросил черноуст, решив уколоть волчицу наигранным обвинением.

Лихарь-то знал, что вынюхивал, но меньше всего думал повстречать здесь Морошку и ее компанию. Он мазнул взглядом по склону слева, по берегу реки справа. Здесь они все-таки или нет? И как их выманить? Он снова потянул воздух, но даже незнакомых волков не учуял. Ему не верилось, что Морошка стояла перед ним совершенно одна. Да она же живая мишень для любого, недостаточно чистого в помыслах - начиная от него самого и заканчивая убийцей, которого он искал. На счет себя Лихарь, конечно, погорячился. Он поел, отправляясь к Предгорьям, и до конца следующего дня мог не думать о голоде, как о чем-то неизбежно. И все же он, черноуст, стоял здесь, в опасной близости от волчицы, которую однажды чуть не убил, и никто не кидался защищать ее или карать его. Лихарь напрягся и уперся лапами в землю, когтями выскребая борозды в твердой почве, и, сощурив глаза, вновь заинтересованно глянул на волчицу.

- Неужели жрице Макошь небезразлично мое уединение? - Оскалом на половину пасти он шлефанул мягкий глубокий бархат слов, выставил напоказ ряд зубов, а затем медленно опустил труп на снег и развернулся к Морошке. Сделал широкий неспешный шаг. - Если желаешь, ягодка, составь мне компанию, а то, как видишь, прежняя партнерша не выдержала напора страстей.

Лихарь вновь окинул подлесок. Нет, такое приглашение и попытка приударить за волчицей в привычной для Лихаря манере выманили бы Викула из самого потаенного куста. Ил они ждут, пока Лихарь приблизится? Или их действительно нет? Почему-то в последнее верилось с трудом, оттого и подозрительность предупреждала прицелом в затылок, будто скрытная мелкая мерзавка так и ждет момента ударить в спину. И Лихарь коротко хохотнул, ощутив на короткий миг острую уязвимость, тоненький лучик слабости, которому подвержены даже такие осторожные черноусты.

- Что ты здесь делаешь совсем одна? - наконец спросил он, склоняя голову на бок. Одна ведь. Тогда что приключилось с остальными? Теория раскаяния и милосердия разбилась? Лихарю стало интересно, но он редко выдавал свое любопытство до того, как потыкать в муравейник. - Я, вот, охочусь. Говорят, тут завелся лиходей, убивающий волчиц. Эта, хочешь верь, хочешь - нет, - он кивнул на тело на снегу. - его работа.

Отредактировано Лихарь (23.03.2025 17:14:04)

Подпись автора

дыши, дыши глубже, движения резче       
запоминай лучше,  куда пробить легче
не дай занять зверю  в твоей душе место
и только ты знаешь, что там уже тесно.

Странная витала атмосфера, словно не верные враги случайно встретились, а знакомые, которым нечего друг от друга взять, но и разойтись слишком мало причин, потому что каждый оправдано подозрителен. Лихарь, склоняя голову то на один бок, то на другой, с любопытством разглядывал молодую волчицу, будто по зубам ему было раскусить ворох мыслей, таящийся в ее головушке. Ее волнение и страх просачивались под кожу черноуста, будоражили, согревали жаром, и Лихарю приходилась по нраву жертва, способная сопротивляться. Будь у него время и желание, он бы выяснил, в чем еще Морошка ему подходит. Однако имя, слетевшее с губ волчицы окоротило даже безобидные фантазии, и Лихарь закатил глаза. Он виделся с Никто пару недель назад и не было в округе других волков, зовущих его Чеславом. А Морошка словно подразнила его обрывком веревки, второй конец которой болтался у него на шее. До сих пор.

И черноуста это раздражало до болезненного зуда по всему телу. Новое имя пришло к нему с новым образом жизни, именно Лихарем знали его те, кому он помогал совершить свою месть, и те, кто искал его помощи. Совершенно новая личность, не привязанная к паскудным стайным правилам и законам. Но к счастью, Морошка не принадлежала ни стаям, ни правилам, и знала его как Чеслава только с подачи одной доброй старушки. Лихарь не стал зацикливаться на вещах совершенно от него не зависящих. Пусть зовет, как хочет, не его беда, если его личность останется неизвестной.

- А ты по ней соскучилась? - подхватил он обмен словесными ударами. Казалось,  пасть от улыбки уже свело, но Лихарь умудрялся растягивать черные губы все шире. На этот раз в обе стороны.

Извике позволялось ходить где вздумается и когда угодно, если нет планов, располагающих к крупной охоте. Сейчас ее присутствие не помешало бы, но Лихарь приспособился оценивать риски и тварь, режущая волчиц, не казалась ему трудной мишенью. Он допускал мысль о том, что убийцаработает с кем-то, но их методы оставляли сугубо личный отпечаток, довольно яркий для того, чтобы чувствовать себя отмщенным, и недостаточно экстравагантным, чтобы поразить или запугать кого-то другого.

Неприятно царапнуло лишь обвинение волчицы, впрочем выходя из логова Весены, Лихарь с самого начала знал, о чем подумает повстречавшийся на дороге волк. А у Морошки, как бы печально не звучало, были все основания смотреть на Лихаря, как на головореза. Спорить и разубеждать ее бессмысленно.

- Твои подозрения говорят не обо мне, Морошка. Если мы всюду ищем подвох, даже там, где его нет, например, сейчас, то проблема в нас самих. Возможно, нас били слишком часто,  - для убедительности Лихарь присел, решив закончить на этом перепалку. - Я не убивал эту волчицу, - он равнодушно пожал угловатыми плечами. - Но я как раз иду на место ее гибели и знаю, что она такая не одна. Была еще. И жила неподалеку, если верить сведениям.

По себе Лихарь знал, что логово убийцы не всегда находится там же, где его основное место охоты. И даже вычислить его по следам из трупов не всегда возможно, если как следует не изучить все детали. Где-то подлец проколется - подчерком, типом своих жертв, оставит отпечаток лапы, шерсть, - а если улыбнется удача, то крови - и бывшему сумеречнику нетерпелось дорваться до истины.

- Кстати, ты все еще занимаешься целительством? Я не хочу тащиться до Никто, - он вынул из-за пояса сверток с травами и, ловко подкинув его в воздухе, выложил перед Морошкой. - Эти травы лежали в пасти погибшей, когда ее нашли. Узнаешь? Для чего они используются? Какое выйдет снадобье, если все смешать?

Поразмыслив, он резко поднялся и отошел в сторону, решив не тревожить Морошку шевелением тела погибшей. Лихарь про себя посмеялся: а ведь он мог заставить волчицу прискакать к целительнице, если бы она пообещала придержать свои внутренние органы в целостности. А это уже вряд ли.

- И тело глянь, - подал голос Лихарь. - Это важно. От чего конкретно она умерла? Выпотрошили ее после смерти или до? Скажи мне, и я уйду.

И сделаю вид, что совсем тебя не видел, добавил про себя Лихарь, обернувшись, и наконец устроился подальше и от погибшей, и от целительницы.

Подпись автора

дыши, дыши глубже, движения резче       
запоминай лучше,  куда пробить легче
не дай занять зверю  в твоей душе место
и только ты знаешь, что там уже тесно.

Переход из Реки Зарянки.
  Бес хорошо научился скрывать свои истинные эмоции и намерения за маской стойкого холоднокровия: прятал запах тревоги за вонью багульника, который исходил с его шкуры даже в зимнее время, держал голову высоко над плечами, не давая считать со своего тела хоть намек на моментную неуверенность, выучился разбивать свое зеркало души именно в те моменты, когда нужно было посмотреть противнику в глаза. Но Мава…ведь не была противником? Нужно ли было скрываться от нее, не выдавая искренности. Однако, не получалось. Этот образ, эта личность, закоренела настолько, что надев ее – уже не получалось снять. Это как вход без выхода, где события невозможно обернуть вспять и исправить. Разрывающая связь с живыми существами каменная стена, сквозь которую не получится пробиться при всем желании не только с внешней, но и с внутренней стороны. Она повлекла за собой уйму проблем: когда усилилась потребность в том, чтобы показать близким, что ты действительно чувствуешь и проживаешь тяжелые моменты не зрителем, а участником – сделать этого не удавалось. Замерзшее сердце не давало отклика, а тело оставалось столь же холодно и стойко, как бы Карамора не извернулся в попытке оказать поддержку и преподнести свои истинные чувства. Обернуть вспять уже не получится, теперь то, что может и будет ранить свалится окружающим снегом на голову с еще большей силой, чем это могло бы быть при других изрекающих.

  Черный волк, сочтя правильным выстроиться в коротенькую вереницу отправился вперед, поднимаясь по каменным выступам. Так и ему будет проще в укрывающем мраке не оступиться, доверясь в выборе дороги Эшпаю, и обеспечить Маве то же самое, надеясь, что она последует ровно по его следам. Крупные лапы волка, однако, были непривередливы к качеству земли под ними, закаленные долгими – иногда и слепыми – перебежками по миру. Уже давненько Беса перестало заботить покрытие, по которому он шагает, слишком был сосредоточен на целях, которые преследовал. Теперь мало внимания уделялось тому, на что он ступает, даже если это острые камни, способные запросто порезать подушечку или сломать палец при неправильном шаге. Дорожка, однако, вела только ввысь, а впереди виднелось небольшое плато, которое служит первым остановочным пунктом у таких отрядов, как этот.

  Карамора достиг его вторым, а тело его как будто специально резало шаги, чтобы не приближать хозяина к предстоящему диалогу. Или монологу. А заглянув в подсознание он видел, как Грас, с очень красноречивым выражением морды наблюдает за действиями свого обладателя, при чем его же глазами. А-ля: ну давай, сделай то, что я тебе запрещал и я воскликну «Я же говорил!». Напоминает своим поведением какую-то бабку, мнение которой – по мнению ее самой – должно быть приоритетным. Заставляет хмуриться и прижимать уши к голове в немой злобе. Но Бес этого не сделал. Лишь остановился, сперва выдав краткое:
— Тормози, – Адресованное Эшпаю, а потом повернул голову, заглядывая за собственное плечо и обращая взгляд на Маву, которая в нагнавших их сумерках осталась черным силуэтом со светлыми глазами, выглядывающими из тьмы. — Так вот, – Начал он, явно не выражая своей интонацией, что сейчас пошутит или начнет непринужденную беседу. Как бы она не подумала, зачем им подниматься в горы, но Карамора предпочел вариант рассказать о важном только ей, а не всему лесу. — Я владею Черноречью и являюсь частью Клана, – Изрек он медленно, давая время на впитывание каждого слова и медленно поворачиваясь к ней мордой, чтобы та не подумала, что прячет хвост. И выглядел соответствующе: высоко поднятая голова, поставленные близко друг к другу передние лапы, расправленные широченные плечи и пронизанный холодом взгляд, однако, не самоуверенный, а просто пустой. Как морозный воздух в степи, который просто есть, не тревожимый ни ветром, ни живым существом. — Это не шутка и то, что я хотел тебе сказать и о чем думал, – Добавил он ровным голосом, остановившись и замерев напротив нее и порядком возвышаясь в силу роста. Сердце где-то в глубине пропустило удар, а взгляд, пусть и прозрачный, считывал каждое изменение в мимике волчицы, желая предугадать события следующего мгновения. Как бы не хотелось, одного из тысяч вариантов выбрать не удалось, а, следовательно, приходилось только ждать воли Божьей, чтобы увидеть результат и последствия озвучивания своих мыслей.

  И как бы равнодушно не выглядела эта сцена, где темный колдун раскрывает свою сущность и требует принять ее в любом из возможных случаев, не оставляя иного выбора, внутренне Бес волновался за негативные исходы. Терять того, кому доверяешь, и кто доверяет тебе – сложно, больно, иногда невыносимо. Но чем дольше придется держать в тайне свою суть, к которой привела судьба – тем больше шансов, что в один момент все разрушится, когда фальшью станешь ты, а не все то, что было выстроено.

Подпись автора

Замираю над сопкой, над скалой отвесной
Сиянье, вырезанное в ткани небесной
Найдёшь легко наощупь – пустота меня плотней
Давай договоримся: будь со мной аккуратней.

Я так тебе откроюсь, распорю все швы – смотри
Каждый, кто зашивал меня, забыл что-то внутри
Ты просто будь стерилен, когда погружаешься
Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься, и я останусь...
Тебе кажется.

  Осколки битого хрусталя полетели куда-то вниз, разбиваясь о скалы вдребезги. Это были частицы не только прозрачного моста, что был такое долгое время выстроен между говорящим и слушающей, это были души обоих из них. Точнее, как видел Карамора она разбилась куда сильнее, чем он чувствовал себя. В нем разбилась надежда, а в ней – доверие? Быть может, он слишком резко преподнес то, к чему нужно было бы подступиться осторожно? Хотя, был ли в том затягивании какой-то смысл, если содержание изречения все равно осталось бы таким же. Бес умеет растянуть речь, добавить в нее кучу ненужной информации и оставить лишь крупицу от изначального контекста, чтобы максимально сгладить все углы и ввести собеседника в максимальное замешательство, сводя к минимуму эмоции, возникающие в моменте. Но куда привычнее для него было, так сказать, «валить снег на голову», в полной мере вкушая все последствия. Он их не боялся в любом виде и глобальности.

  Взгляд, холодный как воды Зимнего озера, по ее морде мелькал краткими перебежками, ища хоть что-то, за что можно зацепиться на время, превышающее секунду. Он замечал каждый мускул, что сокращался, подчиняясь воле хозяйки, сравнивал с тем, что было мгновение назад. Каждое изменение отпечатывалось в памяти, и с каждым из них пропасть увеличивалась. Те широко открытые глаза, что переливались зеленью, едва подсвеченные последними отголосками ушедшего дня, их глубина и буря, что закручивалась вокруг зрачков.

  — Тебе не послышалось, – Изрек Мора, отвернув черные уши назад, но все также смотря на волчицу прямо. — Шутки остались у подножия скал, – И каждое из слов цеплялось за зубы, не желая срываться из пасти. Вкрадчиво, с некоторым усилием, волк отлепил каждое из них друг от друга и произнес. — Ты вольна реагировать по-своему, – Стойкое ощущение, что проваливаешься сквозь каменистую землю накатывало очень стремительно. Это не стыд, это не страх, это осознание. Карамора понимал, он все прекрасно знал, предугадывал и предвидел, просчитывал, продумывал. И все равно сделал так, как захотел и посчитал нужным, теперь вкушая плоды собственных деяний. Он не жалел, не хотел отменить и повернуть вспять, просто стоял и ждал, пока Мава решит все сама. Кара не станет ее уговаривать и умолять, если она посчитает правильным быть радикалом.

  Сильнее сдавило только ее движение, которое увеличило между ними дистанцию. Бес опустил нос к земле, теперь смотря на нее исподлобья, а хвост его, обычно гордо вскинутый над спиной, медленно упал на задние лапы. Высокий голос волчицы резанул по ушам, отчего те хотели было прижаться к затылку. Но Карамора все еще не двигался с места, теперь и вовсе замерев. Только бока его раз вздулись от глубокого прерывистого вздоха и шумного выдоха, выгоняющего из ноздрей тучу пара.
— Мне жаль, Мавка, – Буркнул Бес, но что сейчас значили эти слова? Что ему оставалось делать, рассказать сразу? Кто бы мог гарантировать, что тогда реакция не была бы такой же, как сейчас. Впрочем, не сейчас гадать о том, что могло бы произойти.

  Разряд со свистом пролетел мимо, а Карамора не тронулся. Лишь проследил за вспышкой взглядом, претерпевая град из осколков мелких камней в следующую секунду, а после возвращая его на волчицу. Крупицы посыпались ему на спину, скатываясь по бокам и частично оставаясь в шерсти, а едва заметная пыль поплыла под лапами. Сейчас он был готов претерпеть любое из действий, пусть инстинктивно на морду и пытался пробиться ответный оскал. Его нельзя было выпустить наружу, иначе это сделало бы в разы хуже.

Подпись автора

Замираю над сопкой, над скалой отвесной
Сиянье, вырезанное в ткани небесной
Найдёшь легко наощупь – пустота меня плотней
Давай договоримся: будь со мной аккуратней.

Я так тебе откроюсь, распорю все швы – смотри
Каждый, кто зашивал меня, забыл что-то внутри
Ты просто будь стерилен, когда погружаешься
Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься, и я останусь...
Тебе кажется.

  Обычно чужой рык доставлял лишь удовольствие и раззадоривал, пробивал приятную дрожь по телу от сиюминутной радости, что противника удалось выбить на эмоции. От предвкушения славного боя, пылких споров или чего-то еще, что могло бы привести в упоение, развить в душе флер. Но в этот раз рык лишь доставлял негатив.

  Карамора не показывал стыда, в нем не было грусти. Только едва уловимое раскаяние и то, что невозможно было почувствовать, так глубоко оно было запрятано: то сожаление, обида на обстоятельства, на самого себя, забитые и загнанные, не вскрываемые столь долгие месяцы. Они подбирались из самого темного, самого отвергнутого угла, в который Бес старался – и, будем честны, пытался – не заглядывать. До последнего откладывал, не обдумывал, не разбирался. Пусть и понимал, что мало получится построить, если не обернуться и не взглянуть на самого себя, на все то, что в нем до сих пор не идеально. Зарыться в такое, какое не проработано и противно, без чего не получиться построить ничего нового. Он сам себя загнал в ловушку прекрасно понимая, что увильнув от выяснения и в этот раз – колесо Фортуны сделает новый круг и все повторится.

— Мне важно, чтобы ты знала, – Начал было Бес. — «Пусть и спустя столько времени…» – Додумывал уже про себя. — Я знаю, я вижу, какого тебе получать эту информацию в морду. Но лучше ли, если бы ты услышала это от третьих? – Сейчас бы не ткнуть по привычке в больное. А получалось это очень точно, а главное, неосознанно. — Я не мог преподнести тебе эту весть иначе и тянул до последнего, стараясь сохранить то, что мы имели, – Слышно было, как стискивает зубы, что те аж скрипели под натиском друг друга. — Потому что оно могло быть разрушено одним словосочетанием, «Но так ли это…».

— Ты вольна решить для себя сама, слишком ли значима для тебя эта сила, – Даже если вопрос был риторическим, Бес ответит и на него, и на уйму других. — Или то, что я не поведал о ней раньше, – говорит медленно, не тараторя и стараясь соблюдать хоть какую-то последовательность. — В моих желаниях сейчас только расставить точки, не предаваясь эмоциям. Я думаю верным будет в спокойной обстановке обсудить то, что итак считается острым. Может ли что-то пойти дальше этого вечера?

  И тут начало происходить то, чего не хотелось бы при любом раскладе: волчица стала уходить, точнее, развернулась в обратном направлении, видимо, не слишком желая слушать. Карамора шумно выдохнул, почти фыркнул и ударил лапой в землю, переживая краткий эмоциональный всплеск.
— Мава, – Повысил голос Бес, чтобы та точно услышала. — Постой. Давай обсудим, – Продолжил он после краткой паузы. — Я спокоен и готов принять любую твою реакцию, решишь ты меня отвергнуть или выслушаешь, – Сложно давались слова, которые в жизни произносились в сочетании друг с другом мизерное количество раз. — Наша дружба не пропала, видишь? Я не пил твоей крови, мне не нужно уводить тебя в Клан, чтобы там сделать из тебя свою пленницу, у меня нет цели вредить тебе, – Слова сперва не хотели вязаться между собой в цепочку, хотя обычно с этим не возникало особых проблем. — Эшпай знал, кто я такой, но он тоже молчал, потому что это было важно для меня. Я не просто так из своей прихоти не мог рассказать, не потому что не доверял или проверял тебя, – И сделал несколько шагов вперед, возвращая то расстояние между ними, что было раньше. — А потому что боялся именно такой реакции, что ты не примешь этой вести. Потерять тебя боялся. Что разорвешь контакты с кровопийцей, даже если он был твоим другом. Нужно было столько времени, чтобы я смог решиться и рискнуть, – Было ли это оправданием, а если да, то достаточным ли? Хватило бы этого для убеждения, для остановки пожара, что стремился разгореться и отрезать волков друг от друга? — Мы же познакомились до моего взросления, помнишь? Тогда я не был Черноустом, но с того момента ничего не изменилось… Только это, что заставило закрыться. И то, что ты видела меня при встречах смурным – вина этой самой мысли.

  И стал наблюдать, как она пошла кругом. Это было куда лучше прямого побега, за что Бес был очень благодарен. Ей самой или Богам, что ее направляли.
— Ты дорога мне, но я знаю, как волки сейчас относятся к Черноречи, потому старался выкроить как можно больше времени для того, чтобы прожить также, как было до нее. Да, это подло, скрывать от ближней своей сути, но, если эта суть опорочена тварями, что были такими же и не скрываясь резали невиновных – я думаю, каждый бы захотел отбелиться. – И чем дальше шла речь, тем меньше оставалось надежды, что в ней есть какой-то смысл. Создавалось ощущение, что все закончится также стремительно, как и началось. — Я стал Черноустом не потому что возжелал их силы, и не для того чтобы использовать ее во вред. Этого нельзя изменить и нельзя обратить вспять, но в моих полномочиях покарать зло, что наделено теми же способностями, что и я. Я среди них свой, понимаешь? С детства свой, они считают меня таковым, но я никогда не был им ровней. И я сделаю все, ради того, чтобы дать шанс продолжать жить тем, кто стал Черноустами из необходимости, а не из своей прихоти. Уничтожить тех, кто упивается силой. – Взгляд уцепился за темную фигуру волчицы, а вокруг словно бы все пропало. Где сейчас Эшпай? Бес помнит только, что шел за ним, быть может, он уже поменял свою дислокацию и молчаливо наблюдает с ближайшего валуна? — Мава, я…– И прервался, подавившись словом, что так и не прозвучало. Все это лишь разговоры, в которые она не поверит. Большие глаза, наполненные битым льдом, упорно искали зрительного контакта. В них, окромя внутренней разрозненности, теперь трепыхалось что-то вроде отчаяния, равнодушия там осталось мало, а, быть может, вовсе не было и самого начала. — Не смогу заставить тебя принять это, «пусть на самом деле и знаю способы», – Но не произнес до конца, сам себя укусив за понимание того, что знает способы. И знает тех, кто внушил ему, что эти способы вполне приемлемы.

Подпись автора

Замираю над сопкой, над скалой отвесной
Сиянье, вырезанное в ткани небесной
Найдёшь легко наощупь – пустота меня плотней
Давай договоримся: будь со мной аккуратней.

Я так тебе откроюсь, распорю все швы – смотри
Каждый, кто зашивал меня, забыл что-то внутри
Ты просто будь стерилен, когда погружаешься
Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься, и я останусь...
Тебе кажется.