Обитатели Княжеского Камня проснулись, не дожидаясь рассвета, и занялись последними приготовлениями. Над логовом витала легкая дымка сомнений, тревоги и нетерпения  от предстоящего похода, но воины уже простились с родней и готовы были выступать. Совет тоже был позади, и кажется, большая часть стаи осталась им довольна, замерев в ожидании итогов. Обстоятельства не позволили Остроскалу отправиться в первых рядах, он благословил дружинников, но доверил сборы воеводе и, что неудивительно, княгине. Она вызвалась возглавить поход, и князь не знал, что к этому испытывать. Признание? Досаду? Презрение? Об ее истинных мотивах и связи с черноустами, от которой шерсть князя стояла дыбом, - знал только Высокий Круг, остальным они объяснили, что присутствие воеводы в лагере необходимо на случай, если на болотах все пойдет не по плану, и им понадобится больше воинов.

Сколько же усилий потребовалось князю, чтобы не швырнуть Морану под охрану стражей, пока не одумается, или того хуже - казнить немедленно. Нашла с кем спутаться! Княгиня. Мать стаи. Остроскал готов был поверить в ее безумие, когда волчица с очередным скандалом, пуская по логову стылый холод, убеждала его, что тому черноусту можно верить, приводила в пример их вылазку за темным осколком, чей зловещий голос князь слышал по ночам. Он шептал о предательстве, обострял подозрения, требовал, чтобы князь бросал затею со светлым осколком, потому что каждый из его окружения слишком жесток и коварен и способен отнять у него спасение Чернолесья. И сколько бы Остроскал не старался, а сомнения пускали глубокие корни. Он поглядывал на волков хмуро и молчаливо, выискивая зерна зла. И в каждом, сколько не упирайся, видел изменника.

С того момента, как в стае поселился преступник, все пошло наперекосяк. Ему пришлось унимать возмущенные семьи, терпеть взгляды непонимания, раздражения, а порой и презрения, которые, к слову, прятались, стоило встретить их лоб в лоб. Остроскал и без этого делал, все, что было в его силах: отселил черноуста подальше, запретил без необходимости приближаться к Княжескому Камню, чтобы не плодить скандалов, однако время от времени преступника заносило в логово Яробожьих, при том по довольно невинным причинам: то приходил за детьми, припозднившимися за игрой с другими волчатами, то прогуливался с Морошкой. Кормить их, как стариков или калек никто не собирался. Сивирь не был желанным гостем, но лапы и зубы оставались при нем и здоровы, поэтому им с Морошкой дозволялось в меру охотиться на южной земле. Иногда к князю приходили с жалобами, что черноуст расхаживает, уж больно радостный, на что Остроскал усмехался в ответ и обещался следить за ним пристальнее. Однако ничего, кроме напускной уверенности, единственного, чем ведун мог защищаться сам, не считая покровительства князя, Остроскал не замечал. Пожалуй, он постепенно бы проникся уважением к неунывающему волку, не вонзи Черниг в разум свои острые зубы. Спустя несколько дней и бывший черноуст, и его самодовольная улыбочка стали князю отвратительны наряду с другими Яробожьими, и дух его дал трещину.

- Слабоумный ты, князь. Они приведут тебя к осколку, - шелестело на краю сознания. - А потом убьют и отнимут его, станут спасителями. Или утопят в трясине. Забава-то какая будет.

Вот так просто. Серый тряхнул головой, будто сгонял назойливую муху, и смерил усталым взглядом идущего впереди Сивиря и Морошку, крадущуюся почти вровень с князем. И если к волку Остроскал относился с оправданным подозрением, то волчица выглядела обеспокоено, и он не мог наверняка утверждать почему: то ли ее гложет воспоминание о гиблых краях, то ли в самом деле замыслила она недоброе на пару с бывшим черноустом. Голова раскалывалась, и мир покачивался перед глазами, пронзенный шипами колючего кустарника. С них сочился яд.

Помнил Остроскал эти места. Не тайных троп, конечно, уж больно много воды утекло с тех пор, но Угорь любил прятаться среди зарослей и пугать Терна, и не унимался, пока как следует не получал по морде. Тогда матриарх сердилась и отчитывала волчат, и больше всех доставалось ему. Может Яробог уже в ту пору подавал волчонку знаки: силы в Терне было и чтобы вытерпеть воспитание черноустов, и чтобы сбросить Угря затем со скалы. Он громко кричал, пока летел, а потом крик оборвался с ударом о камни и хрустом переломанных костей. И возвращение в отдаленно знакомые глубины Черные Топи, которые он покинул в месяц Благословения, такой же холодный, как сейчас, всколыхнуло болотную муть воспоминаний.

- Мары... - вполголоса проговорил Остроскал и шагнул по указанной тропе. Мары - твари жуткие, скрытные, многоликие. - Повстречай мы вместо них шурашухов, я удивился бы больше. Значит, веди так, чтоб не наткнуться, а ежели выскочат, - обернулся к Морошке и напомнил сдержано. - Ты за спину вставай, поняла? Поглядим, чему научилась.

Остроскал выдавил ободряющую улыбку и раздраженно дернул ухом, смерив волчицу от ушей до лап. Он попытался приглушить подозрение, но получалось худо. Лучше уж мары - от них хотя бы знаешь, чего ожидать. Может и напряжение с боем выйдет.

- Что было в прошлый раз? - поинтересовался волк, чтобы отвлечься и возобновил ровный шаг. Князь обращался к Сивирю, но коротко взглянул на Морошку на случай, если бывший черноуст решит промолчать.

Подпись автора

Словно волки да в овчарне Вы доспехи разрывали, Навьи полки поганых По степи вы разметали!	Славный пир мечей закончив, Заживляли страшны раны, Ярый бой, три дня, три ночи – Помнят древние курганы…

Сивирь оглянулся на Морошку - вот кому возвращение в топи далось с трудом. Она и головы почти не поднимала с того момента, как они выступили с Княжеского камня, и Сивирь не находил слов, чтобы ее приободрить, только улыбки, которых она почти не видела, но которые Сивирь пытался сделать по возможности искренними. Когда-то ее уже привели на болота, княгиня, чтобы изловить его, Сивиря, точнее - Викула. Благородная цель - призвать брата Древних к ответу за совершенные преступления, ради которой можно было бы прикрыться и молоденькой волчицей, только освободившейся из плена, оказалась всего лишь ложью для того, чтобы получить Слово. И вот, как он снова допустил то, что Яробожьи опять вынудили Морошку отправиться на болота, ради какой-то очередной невероятно важной и благородной задачи. Сивирь винил себя и только себя в том, что они оказались здесь. Следовало вышвырнуть всю княжескую делегацию в пропасть, и ворону, и бабку, не слушать Морошку, не идти в стаю, и не отдавать им детей. Пусть она бы злилась на него, пусть... Но сейчас они были бы в безопасности. Они забрались бы так далеко в горы, что никто бы не отыскал их, ни Остроскал, ни княгиня с ее наемниками, ни проклятые Черниговы рати, если уж они и в самом деле бы вернулись.

- О, - немного насмешливо окликнул Сивиря голос, - ты все еще не веришь в меня? Похвальное отрицание. Но знаешь... Мое войско может стать реальностью, и это было бы кстати для твоей, согласись, весьма никчемной в последнее время, жизни... В конце концов, - вкрадчиво продолжил он, - вспомни, разве черноусты пострадали от Долгой Ночи? Нет... Они тогда были сильны, как никогда... Один мог поднять десятки мертвых воинов. Сила, которая не снилась даже вашему нынешнему патриарху.

- Теперь ее нет, - бросил Сивирь голосу, предчувствуя бессмысленность начатого спора. Но ему хотелось поддразнить тварь, что так бесцеремонно засела в его голове, вороша самые постыдные его воспоминания.

- Без ложной скромности, замечу, что с момента моего низложения, у вас не было ни одного достойного ведуна, мудрого предводителя. Разве кто-то еще сумел дойти до богов, и провести их, как волчат... Дважды.

- Никто не может обмануть богов дважды, - пронеслась в голове Сивиря фраза той странной белой одиночки, что спасла для него Морошку, той, к которой они вернулись, после того, как стало ясно, что произошло чудо, которому требовалось хоть какое-то объяснение. "Никто не может обмануть богов дважды, Сивирь" - сказала она тогда, и не прибавила ничего, но это показалось ему предостережением от того, чтобы встать на темную тропинку вновь, если ему захочется. И он внял ему, окунувшись в счастье быть вместе с Морошкой и волчатами,  видеть солнце и дышать свежим ветром в горах. Внял ему, потому что было что терять... Но теперь...

- Теперь ты все равно их потеряешь, - безжалостно заметил голос, - ты в ловушке. Посмотри, как легко вас отыскали... И ты знаешь, чем это грозит. На свете полно негодяев, кому это знать, как не тебе... Можно прятаться от них, чтобы сберечься, можно перебить их, а можно возглавить. Спрятаться у тебя не получилось. Перебить... брось, ты ведь не веришь в сказки... Но возглавить... - голос зашептал быстрее, - я готов помочь тебе, ты станешь властелином моей силы... Не дай им погубить меня, и ты получишь войско, с которым сможешь подчинить все Чернолесье... Ты ведь помнишь, как это было приятно, заставлять других делать то, что тебе нужно... Когда за единый удар, нанесенный тебе... тем, кто тебе дорог, ты мог карать смертью...

- Да, - шепнул он, против воли улыбнувшись голосу. Тогда Младшие почти вышли из под контроля, вкусив крови Древнего, и обезумев от собственной дерзости, отчаянные, но он направил их против намеченного им виновника, а после - нашел и уничтожил остальных. И он был счастлив тому, что мог защитить Морошку. Расправиться с теми, кто ей грозил...

Голос князя вырвал его из воспоминаний, и злость, моментально вскипев, горячо растеклась по жилам. Тон Остроскала, то, что он без сомнений отдавал приказы и ему, и Морошке, взбесил волка до крайности. Распоряжался ими так, словно те стали его собственностью, и самое раздражающее заключалось в том, что так оно и было, хоть и временно. Ох, казалось давно Сивиря Кровь-рекой отвадило от волчьей крови, да только вот княжеской он бы с удовольствием испил, прямо из глотки, своими бы клыками вспорол. Он был Братом, Братом Древних, и в былые времена, во времена своей полной силы, он бы ни за что не позволил помыкать собой Яробожьему. Ни собой, ни Морошкой.

- Я проведу так, как сумею, - огрызнулся Сивирь, - они здесь хозяева, а ты - гость, Остроскал, - отрезал он. Но, оглянувшись на Морошку, опустил голову, вздохнул и добавил мягче:

- У тебя наши дети, князь... И Морошка за нас своей жизни не пожалеет, - он скривился в усмешке, - не время мне козни строить, видимо. Но и гнезда эти твари всякий раз новые вьют, за полгода многое измениться могло. Помню, где они плодиться не любили, но не могу обещать, что ничего не поменялось.

Сам Сивирь и не знал, кем был уже на болотах. Знакомые запахи, податливость влажной земли под лапами, ветер, ерошивший шерсть, все это пробуждало в нем воспоминания, тонкие, едва уловимые. Память из прошлой жизни, где он был Братом Древних, и великолепные пиршества, глубокая чаша, наполненная кровью, дымящейся в полумраке черепа, где проходили собрания Семьи. Свирепые схватки Младших ему на потеху, тени, кутавшие его, когда он скользил по тайным тропам за своими жертвами, гогот, лай и вой Коршунов, загонявших добычу... На миг сердце его дало перебой, а после застучало чаще. Они с Морошкой могли бы быть счастливы здесь - теперь, это казалось возможным. Да, она была его питомицей там, но она была защищена страхом перед его именем, Младшими, которых перед похищением, Сивирь мог бы даже назвать преданными. Он бы отдал ей все, что давала возможность отдать его власть, и это было бы намного больше, чем то, что он мог дать сейчас... Он бы возвел их детей в правители Топей, основал бы новую династию Древних, укротил бы недругов...

Мысли его странным образом путались с шепотом голоса в голове, словно шелест ржавых стеблей злаков, разросшихся по краям оврага, по которому они шли. Они убаюкивали, заставляя Сивиря уплывать в несбыточные, но невероятно приятные мечты, и ему пришлось прикусить кончик языка, чтобы вернуться в реальность. Прижав уши, он слушал Морошку с напускным безразличием, и ее голос полосовал его, словно клыками. Неужели ей и в самом деле, так нужно было рассказывать о его позоре, о том, как он подвел ее, как едва не потерял? Но все-таки, он слушал, распаляя в себе горький яд. Ему бы следовало помнить, каким ничтожеством он стал.

- Перестань, - резко оборвал он Морошку. То, что случилось, было позором, но еще более отвратительным ему показалось то, как она выгораживала его, словно это была только ее вина, что они проиграли в той битве. Она обходила его в своем рассказе так нарочито осторожно, что он мог выглядеть перед князем еще более жалким, чем был на самом деле, - ты хотела спасти меня, как и всегда, но...

Он замолчал. Ему не хотелось продолжать при Остроскале. Не хотелось говорить, что он оказался недостоин жертвы Морошки. Если уж она отдала все свои силы, чтобы исцелять его раны, то он должен был отдать все свои, чтобы победить в этой битве. Но она справилась. А он нет.

Стиснув челюсти, Сивирь не смотрел больше ни на князя, ни на свою волчицу, но перестать слышать, к сожалению, не мог. Теперь слова Морошки впивались в него не просто клыками, они оставляли за собой длинные кровавые раны, рваные борозды. Она обращалась к Остроскалу, как к отцу, она говорила с ним так, как будто ждала от него защиты и справедливости... И словно все еще верила в стаю, оправдывая то, как с ней обошлись. Хотя по мнению Сивиря, этому не могло быть никаких оправданий. Он вспоминал оскаленные морды стражей, так спешащих принести свое пресловутое яробожье правосудие, без сомнения готовых вонзить клыки в волчицу, что они называли сестрой, и скулы сводило от ненависти.

- Не знал, что вы родственники, - колко заметил Сивирь, не в силах больше сдерживать переполнившей его горечи. Ему хотелось заменить для нее стаю, стать ее единственной семьей, но правда была в том, что у Морошки было полно других дорогих ей волков, а у него - только она, и их дети. Он был один в топях, и остался бы один теперь.

- Кстати, насчет родни, - начал он внезапно, подняв взгляд на князя, - я думал, яробожьи такие непримиримые враги зла, что карают даже тех, кто посмел дышать рядом с черноустом. Почему же княгиня еще жива, и не в изгнании? Или, законы обходят семью князя стороной?

Он осклабился, довольный воткнутой шпилькой и оглянулся на Морошку, как бы призывая ее в свидетели тому, как избирательно работает правосудие в стае, в которую она до сих пор так верит, и чего действительно стоит справедливость того, кого она называет отцом. Он чувствовал, что переходит границы, но абсолютно не жалел об этом. В конце концов, вежливость в их договор не входила.

Вокруг внезапно стало темнее, туман, клубившийся у стен оврага, будто ожил, потянулся по земле. Ветер перестал быть просто ветром, он стал шелестом, неразборчивым, неясным, но становившимся понятнее с каждым мгновением.

- Негодный... Никчемный...  - Сивирь шевельнул ухом и напрягся. Это уже не было его мыслями, не было голосом в его голове. Из-под клуба спутанных и подгнивших травяных корней выползла струящаяся тень, и в воздухе запахло золой и тлением. Поднявшись в воздух, тень разрослась до черного тумана, заклубилась в воздухе, вырисовываясь в знакомый силуэт, и Сивирь невольно отступил. Он знал, что мары могут принимать любой облик, могут очаровывать и обманывать, и все-таки он не готов был встретить перед собой Морошку, которая смотрела на него с тем самым разочарованием, которое в последнее время часто снилось ему в кошмарах. На долю секунды он оглянулся на Морошку настоящую, но взгляд его снова приковала та, что стояла перед ним, призрачная тень, полная немого укора...
- Я думала, ты способен на большее, чем избивать слабых волчиц... - прошипела она, - когда мы уходили в горы, я думала, ты меня защитишь... Но ты... Просто никто.

Вторая мара, тем временем, выросла из клубящейся тени, поднявшейся из-за камня, прямо перед Остроскалом. Она приняла вид волка, черного, со взъерошенной лохматой шерстью и узкой хитрой мордой. Он сделал шаг к князю, изящно переступив тонкими лапами:

- Братишка... Я так давно тебя не видел... С того самого дня, как ты сбросил меня со скалы, - он улыбнулся, склонив голову набок, и разглядывая Остроскала с живым интересом, - какой красавец вырос... Помнишь, я говорил, что из тебя вышла бы хорошая скотинка? Я все еще так считаю...

Подпись автора

ава от Черномора :З

не верить людям значит не иметь друзей не верить миру значит не читать газет не верить в то, что этот мир уступит и прогнется под тебя - значит не верить самому себе

мы то и дело выпадаем из игры нервный тик и срыв, выреветь навзрыд если повезёт, то первый подавить порыв если нет, то постараться миру выдать рёв за рык

выдать плач за смех. крики за победный клич
за недвижной статью спрятать нервный паралич
выучить и вычитать
мир не любит слабых, одиноких и улыбчивых

викулу от дека, видимо с любовью

кто в болоте? а, это Викул
он всё время там, пакость, лежит
но не слушайте, дети, посул
его слово - отрава во лжи

не ходите в болото к нему,
он нарочно сидит там и ждёт...
вот сейчас я морошку веду,
а он ей гад бочок отгрызёт

викулу от морошки, точно с любовью

А там Викулушка живет
Он кровушку мою не пьет.
Он черноуст порядочный
И чуть-чуть загадочный хд

Морошка почувствовала себя виноватой из-за того, что поддержала разговор, и снова уткнулась под лапы, будто это могло спрятать и ее саму, и ее мысли - все пропустить сквозь пальцы в сырую землю. Что же такое происходит? Она кожей ощущала давление и напряжение между спутниками, но пока не вмешивалась, только слушала, словно могла проникнуть в суть раньше, чем это приведет к необратимым последствиям.

Сивирю не нравилась компания Остроскала. Он не упускал случая хоть чем-то задеть князя, и это становилось так вычурно, а еще так рисковано. Морошке было не по себе. Чего он добивается? Морошка редко видела Остроскала в гневе: ни разу не была с ним на поле боя, а в обычное время злился он редко. Она помнила его очень степенным и твердым, а за уступчивостью в самом деле не замечала податливости. Такие волки настораживали ее больше всего. От бандита всегда знаешь, чего ожидать, а от князя? Чего ждал от него Сивирь? На самом ли деле желает получить конфликт? И волчат упомянул...

Ведунья тоже считала затею оставить их в стае рискованной, однако встретили их, можно сказать, тепло. Дети успели подружиться со старшими весенними волчатами и даже с княжескими. Их не ограничивали в еде и внимании и, кажется, не вытесняли из общества, не смотря на происхождение. Морошка была приятно удивлена и с восторгом слушала рассказы детей, которые побывали на Княжеском Камне и резвились в Дубраве, и видели князя! Мелочи, к которым волчица привыкла с рождения так поражали ее детей, что она невольно задумывалась о том, как бы хорошо им было в стае. В Яробожьей или Сумеречной - какая разница? Через три месяца они получат шанс определиться с выбором и... Морошка раньше времени не грустила о том, что ей придется расстаться с кем-то из волчат. Она пока не могла принять такой исход, но в то же время радовалась, ведь для них открыто столько путей и возможностей.

Но как бы радушно стая не встретила волчат, а Сивирь оставался для них не просто занозой, которой впивался в князя, а напоминанием о причиненной боли и потерях. И если некоторые принимали волчат со скрипом, то Сивиря ненавидели все. Начиная от Можжевельника, так и не пустившего бывшего черноуста на порог, куда и тот не особо стремился, и заканчивая другими семьями, чьих родных коснулась забава Брата Древних. Взять хотя бы Остроскала... Верей был его братом. По спине пробежал холодок. Неужели Сивирь об этом не думает? Что с ним творится?

Морошка вопросительно приподняла брови, словно спрашивая, в чем дело, но отвлеклась на слова Остроскала:

- Свои заботы были, княже, - отмахнулась она, пожимая плечами и тут же опешила, проводив взгляд Остроскала до своего шрама. Морошка порой забывала, что он существует, и ей на миг показалось, что воин спрятал за безобидным любопытством коварный подтекст, мол, на Извику жалуешься, а о том, кто шрамы оставлял, забыла... Но тут же поджала губы, скрыв возмущение. Князя ведь не было, когда она сбежала, может никто и не рассказывал ему о том, что с ее лапой стало. Да и не единственный она волк на свете, кому с кадавром не повезло встретиться. - От мертвеца это. Плохо зажило.

И в самом деле плохо. Лоскутки кожи наслаивались друг на друга, пропуская меж собой жиденькие островки рыжей шерсти. Морошка не стала уточнять, чей это был мертвец. Пусть на Чеслава думают, ему-то одним грехом больше, другим меньше. А Сивирю она давно простила и не упускала возможности погреться рядом с ним правым боком.

Морошка встретила очередной обмен любезностями молча. Ее волку безнаказанность кружила голову, а князь тормозит его предупреждением. Зубищи-то у него какие. То ли испытывал, то ли сам по себе настолько уверен. Опять же в серьезном бою ведунья Остроскала не видела, но схватку за место князя припоминала. Тогда лютичи Верея выставить хотели, но тому по нраву оказалась роль старейшины. Вот Остроскал и вызвался. И победил. Меньше всего хотелось делать выбор между ним и Сивирем, потому что прекрасно знала, кого выберет и какие нешуточные последствия это принесет.

- Давайте лучше ускоримся. Не знаю, как вы, а я хочу пораньше вернуться к детям, - завершила наконец ведунья.

И в самом деле чего попусту перемалывать то, что случилось. Может и впрямь не знала княгине, что черноуст ей служит. После личной беседы с Чеславом Морошка и сама бы не подумала, что перед ней черноуст, если бы не раскрыла его тайну раньше. И от этого еще страшнее. Если он обманул даже княгиню, на что способны другие черноусты? Сколько их бродит среди мирных волков? Может и княгиня - черноуст, просто мозги всем пудрит?

Морошку ничуть не утешили слова князя, но она понимающе кивнула. Ей показалось, что он говорит искренне. Может и получила Морана свое. Кто ж знает. Не изгнание, и не смерть. Что может быть хуже? Морошка знала. Как и то, что каждый наказание по-своему измеряет.

Вдруг стало темно и зябко. Волчица инстинктивно шагнула за спину Сивиря, еще не видя, но предчувствуя опасность. Знакомое чувство тревоги поднялось из груди по мере того, как над оврагом закружились тени.

- Мары, - донеслось со стороны, и Морошка крепче впилась пальцами в холодную слякоть под лапами.

Окутанные дымкой, перед путниками предстали силуэты, сперва почти прозрачные. Мары приобретали очертания волков, и Морошка обомлела, увидев перед собой себя. Рыжая волчица, плавная и гибкая, напоминающая струящееся пламя, двинулась к ним. Морошка до последнего думала, что тварь заговорит с ней, как они делали прежде, все-таки, она послабее духом, но совсем притихла, когда мара ее голосом, ее губами, ее жестом обратилась к Сивирю. Морошка переглянулась с ним, удивленная, и поискала на тропе другие тени. Одна преобразилась незнакомым молодым волком и,кажется, занялась Остроскалом.

- Не слушай ее, - ведунья нашла самообладание наконец подать голос. Он звучал твердо. Она хочет сбить с толку.

В подтверждение, ведунья пустила солнечный луч, разгоняя мрак вокруг. Чары прошли мару насквозь, образовав в ее груди дыру. Тени, сползаясь, мигом ее закрыли.

Ауч! - наигранно оскорбилась мара, будто надломила коготь. Досада ей атака Морошки да и только. - Ты всегда была такой слабой... А ему нравятся слабые. Их так приятно ломать, - Мара сделала шаг вперед и неожиданно ответила тем же лучом, только целилась она не в Морошку. Заклятье полоснуло Сивиря. - Ну же! Ударь меня! Тебе же нравилось причинять боль!

- Сивирь. Она - не я.

- Ой ли? Я то, чем ты хотела бы стать. Сильная, смелая, всегда в центре внимания, - лукаво отозвалась другая Морошка. Мягкие черты, перетекающая плавная походка, томный взгляд полуприкрытых глаз. Таким волчицам ведунья завидовала, оттого мара в ее теле казалась чужой и отвратительной. - Лучшая ученица, прилежная дочь... - продолжала она, бросив взгляд на Сивиря и манерно пожав плечом. - Верный питомец... - тени вокруг заклубились в яростном беспорядке. - И чего ты добилась вместо того, чтобы заставить мир себя уважать? Спряталась с тобой и наплодила таких же жалких выродков, как ты. Бесполезная жизнь...

Морошка не совсем понимала, какая часть слов мары обращена к ней, а какая - чтобы задеть Сивиря, но волчица никогда не назвала бы свою семью жалкой. Наоборот, даже будучи отшельниками, они столько добились: не было у нее знакомых, приручивших целое стадо коз. И пещера была своя, уютная и теплая, и Морошка надеялась, что оставленные у порога травы отпугнут как можно больше упырей, и их не придется выводить бесконечно... Но чего маре делать не стоило, так это задевать ее детей.

- Сивирь, - она тихо зарычала сквозь стиснутые зубы. - Наглые стали мары. Давай как тогда... И пусть мокрого места не останется.

Морошка не вслушивалась в то, что говорит вторая мара, но князь сцепился с ней намертво. Щелкали зубы, рык катился по тропе гневным грохотом, и волчица потянулась к вспышке боли. Легко и ловко, даже не глядя, она мазнула заговором по ранам Остроскала, заставила их срастаться, замедлила кровь, сгладила боль под толщей тепла. Морошка, если бы могла, забрала бы и память о боли, но лишь питала силами, энергией, укрепляя мостик из мерцающих нитей. Эффект наступил быстро. Меж ребер волка проступила паутинка искрящихся молний, окутала грудь, плечи и шею, свила причудливый узор сквозь густой зимний мех.

- Хоть какая-то от тебя польза, - тут же фыркнула мара.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

В который раз Остроскал неумышленно замечал странности в отношениях своих попутчиков. То, что ему рассказывали, те слухи, что до него долетали, не шли ни в какое сравнение с тем, что воин видел. Бывший черноуст был смиренен рядом с Морошкой в той же степени, в которой противился всему остальному, и Остроскалу хотелось думать, что в неестественной связи яробожьей волчицы и черноуста хранилась какая-то важная истина.

- Муж и жена - одно дело. Спелись за столько-то времени. Удивительно, что по глупости своей, ты не находишь подозрительным их шепотки, - заметил Черниг с долей иронии. Она снова болезнено кольнула грудь и осталась занозой. Уже не первой.

Князь промолчал. Он мог списать свою веру на сопротивление затуманенному навязчивыми идеями разуму. Мара появилась не потому, что так захотел Черниг и уж тем более не была частью какого-то заговора. По крайней мере, не против Остроскала. И все же мысли становились мрачнее. Он здесь один против двоих и действительно окажется последним дураком, если двое не оправдают его ожиданий

- А чего ты от них ждал? Послушания? Покорности? Благодарности за радушный прием? - спохватился голос. - Такой большой, а в сказки о раскаянии веришь. Я уж было решил, что после своего брата ты крепко уяснил, что черноустам веры нет.

- Он бывший черноуст, - не особо веря, сказал Остроскал. Черниг это чуял

- Был черноустом. И будет. Сегодня ведун, завтра - нет. Особенно теперь, когда Черные Топи так близко, - вкрадчивый ответ, - Мне ли не знать, что за душой у таких, как я и он.

Остроскал коротко хмыкнул и задумчиво оглядел мару.

- Тогда и тебе веры нет.

- И где ж это я солгал тебе, княже? - почти обижено заявил Черниг. - То, что за нос тебя все вокруг водят, так то горькая правда, в которой я невиновен. Обмяк ты до костей, вот и пируют на твоем неведении падальщики, того и гляди на светлый осколок глаз положат, а ты и рад будешь отдать его.

Остроскал зажмурился до искр перед глазами и отвел уши к затылку, пробуя прогнать Чернига из головы. Не помогло. Дух не стих, лишь затаился. А тут и Сивирь подошел, и воину стало тошно от его улыбочки.

Кем бы не был Угорь, теперь он мертв, и это запустило свою цепочку событий, в которой Викул мог и не стать Братом Древних. И Морошка бы ему не попалась. С равной долей того, что случилось бы то, что случилось, и спорить об этом бесполезно. А рассказывать - тем более.

- Тот, с кем пришлось поссориться, - безразлично и просто ответил князь с каплей угрозы на сжатых зубах и, твердо перешагнув мару, последовал за Сивирем дальше.

→ Переход в локацию Гнилые болота

Подпись автора

Словно волки да в овчарне Вы доспехи разрывали, Навьи полки поганых По степи вы разметали!	Славный пир мечей закончив, Заживляли страшны раны, Ярый бой, три дня, три ночи – Помнят древние курганы…

23-е число месяца Благословения.

  Темнота. Снова окружала, сжимаясь змеиным кольцом вокруг тела. Заставляла действовать не рефлексах, не отдавая себе отчета: зажимать хвост между лап, хоть никогда так не делал, прятать уши в затылке, тупо скалиться в пустоту и пятиться назад в судорожной ломке. А она, наглея, лишь напирала, то расщепляясь на волокна, то вновь темнея, но ни на шаг не отступая от своей, неизведанной жертве, цели. Потом у нее появлялись глаза. Множество, огромное множество глаз, окрашенных в цвет первого льда. Они были даже там, куда уже не вместились бы, в узких щелях между друг другом. Их столько, что невозможно пересчитать. И каждый из этих глаз смотрит: сверху, сбоку, впритык. Пусто сверлят огромным зрачком, давят лишь своим присутствием. Казалось бы, без эмоций, но столь нагнетающе, что неосознанно становилось жутко.  Под кожу лезут, разбирая по клочку каждый орган. Куполом окружают, придавливая к черноте пола. Невозможно остановиться на одном, они медленно моргают и тут же перемещаются, да так незаметно, что мгновением после не сумеешь понять, но только почувствуешь, что этот – уже другой. Эта психоделика, однако, не столь быстротечна: чувствуешь, как нитки жизни, которыми ты сшит, распускаются, словно растворяясь. А глаза, щурясь в усмешке, теперь принадлежат множеству волков. Каждый из них – знакомый, некоторые даже лучше, чем хотелось бы. Морды – их, а глаза – пустые, без зрачков. Синева из глазниц пропала, и все стало красным, словно кровью залито. И краснота эта потекла из глаз, окропляя подтеками их скулы и щеки. Но взгляды остались все также пусты, все также навязчиво вездесущи. И багровая жижа падала под лапы, на черную шерсть, измазала голову того, кого они окружили. А ошалелый взгляд их жертвы, прижатой невидимыми силами, только рывками бегал от одной пустой оболочки волчьей, да к другой, а потом к третьей. Шею бы вывернуть, чтобы за каждым посмотреть, да позвонки не поворачивались, онемело все. Темнота. В секунду разверзлась, отнимая под лапами черную землю. Душа грудину покинула, а тело провалилось вниз. Нет ветра, только падаешь в неизвестность, без дна и конца. Чувствуешь, как летишь, а сердце пропускает удары, да только вокруг все еще ничего. А глаза в знакомых мордах смотрят сверху, зависнув на месте. Темнота. Ударила в спину, выбив воздух, а нового не вдохнуть. Невмоготу.

  Давеча рассвело. Туман сегодня особенно густ и печален, но болотных жителей он нисколько не удручал. Многие из них уже свыклись, а самые продуманные - использовали себе во благо. Он стелился по земле в осеннем безветрии, с самого утра. Блуждал меж стволов деревьев, укрывал собой лесную подстилку и подмерзшие по краям лужи. Под его покровом легко остаться незамеченным, но от некоторых взглядов не укроешься даже с таким помощником.

  Массивная фигура возвышалась над поляной. На самой вершине черепа, неизвестного даже мудрейшим существам животного, восседал один из Жнецов. Расправив плечи, высоко держа голову, уложив хвост на передние лапы. Все в нем было собранно, но нисколько не вычурно: словно статуя, обращенная в камень фигура наблюдала за волками, что только просыпались и подтягивались на поляну. Спокойный взгляд, пронизанный смертельным холодом. Без эмоций, без интереса. Лишь чуткое наблюдение за каждым движением, что происходило внизу. Наблюдение не из засады, а вполне открытое, о котором знал каждый из присутствующих. Что Жнецы, что Младшие могли свободно видеть его, а он видел их. Ходили под взглядом, возможно, внутренне несколько скалясь в негодовании. Но и Караморе не доставляло большой радости смотреть на тех, кто не был ему рад. Если другие катались в этой зависти как роса по листьям клена, то Жнец Гнева испытывал к ним только жалость. От их положения, от их беспомощности. От нежелания что-либо менять. Но те, кто располагал к себе сильнее – и награждались более щедро. Для них было возможно прочесть в глазах Жнеца не только пробивающий холод, но и рассмотреть за ним одобрение. Не равнодушие, а толику доверия, которую Карамора вкладывал в каждого из них.

  Вскоре все должно было меняться. Настало время, когда стоило перевести свое «хочу» в «могу» и «делаю». Когда нужно было выстроить новое из тех начал, которые уже заложены. И создать руины ради того, чтобы реконструировать нечто более, чем есть сейчас. Карамора бережно отбирал время, волков, стечения обстоятельств. Для этого потребовалось количество времени, равное нескольким месяцам. Сложно сказать, что это его вымотало. Скорее, он стал куда более продумал даже в самых житейских делах, при том совсем неосознанно. Но его все еще не покидала та уверенность, что была в нем изначально.

  Черноусты никогда не видели своего второго правителя сонным или усталым. Кажется, они никогда не замечали, что тот спал. Никогда не приходили к Скелету и понимали, что Карамора не просто пропал, а где-то отдыхает. Если Карамора пропал – то он пропал по делу, и все это знали. Он всегда одинаково стабилен в своем образе: спокоен, прямолинеен, уверен. Только улыбки на его морде мелькали все реже, даже те, что означали бы только нечто плохое. Создавалось ощущение, что он угасал в своей рутине, превращаясь из молодого открытого пламени в спящий вулкан. И в этом была его угроза – не знаешь, когда проснется. Да и сам Карамора, если признаться, не знал, когда в следующий раз произойдет вспышка. Контроль, казалось бы, ужесточился, но то, что рвалось изнутри словно бы ему не поддавалось. Оттого, грубого слова слышалось чаще, а выпадов стало больше. Если раньше драка была для него обычным делом, где подворачивалась бы отличная возможность и показать себя, и выплеснуть эмоции, а чуть позже появилось желание от нее воздерживаться и обходиться диалогом, то в последние моменты черный вновь не видел проблем в ее устройстве. Правда, сейчас характер стычки менялся: если раньше это был хаотичный вихрь из гонора и претенциозности, то сейчас это последовательное доказательство того или иного факта, лишенное лишних, по его мнению, эмоций.

  Карамора отвел острые уши назад, рассматривая пару волков из числа Младших у подножия Скелета. Те не особо-то обращали на него внимание, но черный знал, что краем глаза те следят за ним. Этот дуэт не был из числа тех, к кому Мора мог питать хоть каплю понимания. Для него они – такая же часть скота, только едва ли разумнее. Только если с пленных снять ошейники и выходить, и они будут нормальными, то с этими все потеряно и без дурманящих трав.  Волк натянул один из уголков пасти чуть наверх. Это мало было похоже на улыбку или хотя бы ее тень, но для него в данной мимической выходке был какой-то другой смысл. Далее взгляд переместился и на другую фигуру: с этим волком отношения были куда поближе.
— Стригой, – Хриплым от долгого молчания голосом обратился к нему Карамора, окидывая взглядом всю фигуру волка целиком. После же встал с места, сделал шаг, резво спускаясь вниз по костяному лбу черепа, и пошел на сближение. Его проводили взглядом находящиеся на поляне, но Карамора был заинтересован только тем, к кому обращался. — Пройдемся, – Продолжил тот ровным голосом, как только расстояние сократилось до пары лисьих хвостов. При этом, в голосе его звенела сталь, а поза отдавала каменным спокойствием. Словно командир зовет подчиненного для пояснения хода действий на ближайший день.

  В Колючих зарослях тем временем было пусто и тихо. Под тяжелыми облаками, нависающими с неба, вся живность предпочла потаиться в убежищах, а не маячить на виду и исследовать высоченные кусты, покрытые сотнями и тысячами острых колючек. Только деревья, как и раньше, угрюмо изрезали небо ветками, превращая Заросли в сложные лабиринты с непроходимыми стенами.
— Как чувствуешь себя, обжился? – Удостоверился Бес, шагая по тропе между колючек. Ему было важно и, конечно, интересно, как волк чувствовал себя в новой, и, не будем врать, несколько жуткой, обстановке Клана. Конечно, Карамора не допустил нападок со стороны старожилов из числа Черни, но и не проявлял слишком много заботы, чтобы новоприбывшему не показалось, что все лучше, чем есть на самом деле. — Как тебе черноусты? – Добавил он, искренне интересуясь другой точкой зрения. Возможно, он слишком привык к этим мордам, ведь жил с ними практически с рождения, пусть и смотрел со стороны большую часть времени.

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.

  Иногда Бес воистину радовался тому факту, что участь выставлять волков по местам патруля досталась именно ему. Научившись просчитывать свои шаги и хотя бы в общих чертах продумывать планы, Карамора без проблем мог с утра определить на охрану той или иной точки топей лояльных себе волков и не слишком сильно переживать, что что-то может пойти не так при непосредственном соучастии стражников. Так и случилось сегодня, кто бы там что ни говорил, но Колючие заросли охранялись исключительно хорошо знакомыми мордами. А помимо того, что им не будут интересны дела их доверителя, так приятным бонусом послужит еще и охранная система от нежелательных морд, так-то являющаяся их основной функцией. При чем как от сторонних личностей, так и от Клана. 

  Как только просвет главной поляны оставался позади, а колючки, возвышающиеся на добрую пару заячьих прыжков накрыли сверху, Бес заметно переменился в образе: силуэтом не столь напряженный, голову опустивший чуть пониже. Однако, стати своей нисколько не теряющий. Рядом все еще витало то величие, что он нес на себе от самого Скелета, но теперь оно преподносилось несколько мягче, нежели чуть раньше. Этот Бес для стороннего зрителя был бы более привычным: не так походит на беспрекословную власть, пред которой оставалось только пресмыкаться слабому и не получившему снисходительность голубых глаз. Образ приобретал некоторое спокойствие, словно пуская в себя чистый ветер сулящий лишь вечную свободу от любых рамок и ограничений. Этот Бес больше походил духом на одиночку, которому не писаны законы и правила, в этом Беса стало чуть меньше Караморы, который писал эти законы кровью. Но грань была столь тонка и невидима, что ее можно было лишь почувствовать нутром, да и то, лишь тем, кто не вкусил первородного Черноустового яда. Полной грудью не вдохнешь – перебьет спесью холодной злобы, но лишь тоненько почуешь, что рядом можно позволить и себе скинуть мантию притворства. Главное – осторожно, сейчас на болотах никак нельзя забываться.

  Ранее отвернутые назад и приближенные друг к другу уши расслабились, почти повиснув по бокам головы. Бес зашагал скорее несколько гуляюще, чем следуя к точно намеченной цели. Стригоя он покойно подпустил ближе к себе, тот принял это решение даже раньше, чем черный пригласил его идти вровень жестом. По Караморе видно, что его нисколько не напрягали ни топи, ни их обитатели. А тот образ, что он строил долгие годы – доведенный до автоматизма рефлекс, лишь помогающий лишний раз не вызывать подозрений. Он с детства понимал, что тут мало ценителей честности. Разве что иногда, будь то по глупости или осторожному доверию, занавес можно было приоткрыть.  Но кто бы знал как немного осталось тех, с кем по болотам можно пройтись таким дуэтом.
— Быть может, Топи еще не совсем приняли тебя в свои объятия, – Хмыкнул Бес, обращая взгляд к своему еще недавнему подопечному, а сейчас уже полноценного члена Клана, — Они красивы по-своему, ты это поймешь. Просто выходи чуть дальше Пастбища туда, где нет портящих картину злостных морд. Там найдутся и зеленые поляны, и чащи, залитые запахом хвои, – Тоном ровным, словно струна, протянул волк, ненадолго одаряя взглядом округу и сравнивая полученную картину с тем, что повествует, — Сейчас, осенью, все выглядит несколько уныло. Даже лиственные леса, которые обычно куда светлее других. Но в Топях свое искусство, которое строптиво и просто так не покажется только что попавшим в них. – Пояснил Бес, коротко вздыхая. — Не многие видели на болотах ту красоту, что они хотели бы показать. Первыми в нос бросается запах сырости, вторыми - в лапы падают болотные ручьи, третьими показываются замысловатые изгибы давно засохших елей. И только за ними, если действительно захотеть и присмотреться, покажется нутро трясин. Я покажу чуть позже, обещаю, – Казалось, Бесу только нужно дать повод для того, чтобы он приоткрыл часть своих взглядов на этот мир.

  Что могли о нем подумать? Что от безысходности волк начал ценить даже те объедки, что оставили ему предки и судьба? Да будет так, но пусть знают: из всех краев, что видели эти голубые глаза, они всегда будут выделять только омуты, что затаились на Западе.

  Сейчас же, в окружении колючих стен, можно было бы предположить, что черный свихнулся со своими взглядами. Ведь ничего вокруг не походило на данное раньше описание: ни зелени, ни красоты. Только уйма узлов, в которые завязывались длинные ветки, покрытые, кажется, вечнозелеными жесткими листьями. 
— И ты скоро начнешь все видеть сам, нужно лишь немного времени. А еще немного – и даже с закрытыми глазами будешь чувствовать, куда ступать, – При том и в реальности, когда норовишь попасть в трясину, и в общении с местными. — И взгляды все читать будешь точно, будто словами говорят. Даже те, что в спину брошены. Это сперва они кажутся хитрыми и зловещими, а на самом деле – просты и проще им быть некуда. 

  Карамора не смел осудить волка за его мнения, но был горазд слегка вложиться то, чтобы дать этом взглядам и другой угол. У него достаточно ресурсов для этого, а в свете ближайших событий – было бы как раз кстати.
— Ты прав, Клан не располагает к себе добродушным отношением даже к постоянным своим жителям. Многие здесь – из чувств самых низших, что заставили ступать на тропу поганую в глазах остальных. Тут осудят за все, за что только можно, и точно также захотят изжить, но когда пришедший понимает, что бороться с этим легче и приятнее, чем с остальным миром, да еще и с теми силами, что даны ему от благословения – он вливается. И теперь чувствует себя не жертвой, а ее хозяином. Пусть в Клане он ничего не стоящий для самого Клана Младший, но за пределами Топей он – сила, коей завидуют и которую боятся. Для них это меньшее из двух зол, с которым они готовы мириться, – Объяснил волк позицию многих личностей, с которыми существует бок о бок. Да-да, все верно, существует, а не живет. К «живет» он отнес бы совершенно других волков. В Клане он не живет, Кланом он почти правит. И это кардинально отличается от понятия слова «жить». — Знаешь, лучше бы не говорить о том, вправе ли ты судить их. Тебе ничего не мешает осуждать каждого, пусть теперь он стал своим образом едва ли похожим на твой. В Клане никогда не было понимания в этом вопросе, они одинаково ненавидят всех, и знающих Слово, и нет. За некоторыми исключениями, конечно. Такие в рядах моих доверенных, и многих из них ты уже знаешь, – Изрек Бес, склоняя голову чуть на бок в сторону Стригоя, чтобы посмотреть на него чуть искоса. — Там уж кто по ошибке, будь то своей или чужой, кто из собственных соображений или нужды. Но в них нет той твари, что горазда ненавидеть весь мир и жить с этим. Они тоже черноусты, но не все из них поражены идеалами Клана. 

  Бес коротко кивнул на рассуждение Стрига о волках, которые готовы жертвовать очень многим ради своих целей. Пожалуй, он сам мог бы быть одним из таких, распорядись судьба им иначе. Потому что чего-то ему не пришлось добиваться силой.
— Некоторые действительно готовы пожертвовать чем угодно ради знаний. Только не многие переживают эту жертву. В Клане есть волк, который раньше был в Сумеречной стае, но покинул ее очень давно, – Бес слегка повел плечами, дабы скинуть с них противную тяжесть после долгой ночи. — Он один из немногих, кто действительно пришел за изучением, а не потерял свою цель, познав силу. Некоторые не доживали и до вступления, их давили на границе, некоторые шли дальше, но не выдерживали напора и сгинули в трясине. Не исключая вариант, что им  помогли, – Коротко хмыкнул, уточняя. —  А третьи отступали от цели, как только вкушали раздора, что давал им Клан, – Повествовал Карамора и на секунду прервался, давая обдумать каждое свое слово. — А он не отрекся, лишь наоборот. Познав Черноречь, только сильнее заручился целью ее изучить. Он не гонится за властью, не участвует во всех нашествиях, живет обособленно и показывается на глаза только тогда, когда нуждается в пище, – Краткое описание напоминало больше какого-то одиночку, нежели привычного всем Черноуста.
— Отличный пример того, кто пришел не за силой, а за чем-то другим. С ним тоже тебя за знакомлю, авось и сойдетесь во мнениях. Только вот, он то ли развил, то ли приобрел некоторую степень одержимости этими знаниями. Или это у Сумеречников распространенная деформация?

  Карамора пересекся взглядом со стражем, что брел где-то в отдалении. Тот не подавал никаких условных сигналов, лишь на секунду наладил со Жнецом зрительный контакт и продолжил свой путь. Черный медленно моргнул, переводя взгляд обратно на Стригоя, а подсознательно все равно захотел поскорее уйти в самую глубь Топей, где даже доверенные глаза не будут лишний раз тревожить шерсть на спине. 
— Боятся, – Вдруг ответил Бес после недолгой паузы. — Сила обходится дорого, власть – еще дороже. Просто Жнецы лучше скрывают страх и вольны распоряжаться всеми данными привилегиями, чтобы этот страх не увидели. У некоторых даже получается, – Продолжил он, качнув подбородком из стороны в сторону в размышлении. — Мы все все еще боимся, даже получив чуть больше, чем имели до. Никто не перестает быть жертвой, даже выйдя в иной круг охотников. Чем выше ставки – тем сильнее враг. До самой верхушки не доберешься, если не сделаешься абсолютным Богом. Да и, как показывает практика, с большей высоты больнее падать, особенно когда пень, на котором ты стоишь, возвышаясь над другими, начнут подтачивать стоящие ниже. – И это звучало так спокойно, словно вовсе не было чем-то значимым.

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.

  Это звучало бы странно. Пожалуй, для кого-то даже очень странно. Но если так подумать, то Карамора объединял в себе черты волков из обеих стай, при этом будучи совершенно третьим и даже не имея представления о их жизни из личного опыта. Только рассказы.

  Он любил искать: выход, повод, решение, способ. То, что было невозможно найти, но дозволено изучить. Разнюхать самые тонкости, понять, почему оно так работает и зачем. Попробовать: на себе, на других, сделать выводы, запомнить, использовать дальше или искать другие варианты. Исследовать, увидеть процесс, результат, последствия. Все это вызывало в нем трепет и интерес. Отстраненность, углубленность, индивидуальность. Как работает яд? Смотря, из чего он сделан. Смотря, кто его выпьет. Смотря, в какой дозе. Как забродит настой? Превратится в хмельной веселящий напиток или орудие, способное свести в могилу роту без усилий? Как выдержать ту грань, чтобы безобидное пойло не стало отравой.

  Но он любил и действовать: решаться, рваться, сражаться, гордиться. Чувствовать на себе чужую кровь, особенно, если она была пролита не зря. Видеть, как в глазах врага меркнет уверенность в победе. Ликовать в победном кличе, срываться в погоню, догонять, жертвовать, настигать. Это вызывало жажду двигаться дальше. Гордость. За себя, за тех, кто рядом. За то, что они делают вместе. Доблесть, величие, известность. Это будоражило, тянуло, манило. Карамора никогда бы не отказался от битвы, если она того стоит. Не отсидится в стороне, не откажется от своих идеалов, сможет без труда выстоять под гнетом.

  Но он не был частью ни одной из них. Лишь смотрел со стороны и впитывал, оглядываясь назад, на свое происхождение. Кто его родители? Мать – неизвестна ему, невероятно красивая, белоснежная волчица. И отец, о котором она лишь пела песни на ночь. И были бы они чем-то ближе к стаям, быть может, одно из изложенных выше взяло бы над Бесом приоритет. Однако, он вынужден был смешать в себе оба и не дать проникнуть третьему: алчности, злобе, подлости и неверности. Дитя леса, воспитанное чащей и ведомое ветром, объединяющее в себе все, собравшее в себе по фрагменту от каждого существующего. И сейчас, когда он шел рядом с волком, имевшим совершенно отличную от своей судьбу, в его полномочиях было лишь преподнести ему ту привязанность к родине, которую он воспитал в себе сам.

  Карамора опустил голову на уровень плеч, ближним к Стригою ухом чуть склоняясь к его приглушенной речи. Это было скорее до автоматизма наработанным рефлексом, нежели необходимостью. Ему так докладывали о многих событиях, когда невозможно было бы говорить во весь голос. Конечно, так собиралось еще больше подозрения, но хотя бы не слышалось содержание доклада.
— Они тоже боятся, не находишь? – Изрек он, несмотря на положение головы не понижая тона голоса. Ему нечего было бояться сейчас. Даже ушей самих Коршунов из числа своих союзников, что могли его сейчас слышать. Они, в конце концов, в курсе своего положения. — Пришедшие и привыкшие к жизни – довольствуются, выбирая между преследованием прошлой жизнью и гнетом кровопийц последних. Они рассчитывают на выгодный обмен: выполняют поручения, за это их прикрывают. А родившиеся…пожалуй, им тоже намного легче принять свое положение, нежели пытаться податься в общество. Уже выросшим проблематично придумать себе такое прошлое, чтобы сойти, к примеру, за одиночку. А Коршуна видеть в своих рядах было бы довольно опасно. Они не доверяют морде, которая даже по воле судьбы появилась в Шайке. Подумают: он засланец под маской бедолаги. А тайны раскрывать никто не любит, особенно, если это касается внутренних дел, – Рассудил Карамора, пережевывая горькие спицы правды. — Волчатам проще. Их можно подкинуть или отпустить в стаю на Рассветном плато, заранее наказав держать рот на замке по поводу своего прошлого. Да и…к детям более снисходительны, – Волк фыркнул, вбирая в легкие новую порцию воздуха для продолжения монолога. Но теперь уже голос был чуть ниже и тише. — Уйти тоже непросто. Это как болезненная привязанность, знаешь? Вот уйдут они, куда? Зачем? У некоторых на лбу написано, за что и почему он теперь отбывает срок на болотах, их быстро вычислят, если те осядут. А мало того, что они будут на мушке у стайных, так еще и лишатся крова Черноустов и обратят на себя их гнев. Черносты не трогают Коршунов и всю их структуру, пока Коршуны исправно выполняют свою часть работы. Живут на болотах, питаются сполна болотной дичью, сидят в недосягаемости от преследователей, не подвержены нападкам Клана. Да и для многих та взбалмошная жизнь, которой живет Шайка - совсем не наказание. Кто-то растет в этой среде, кто-то проникается. А кто-то тихо старается идти если не против, то в отдалении от системы. Такие, если осторожны достаточно, живут с Шайкой и Кланом, но в делах их не участвуют. – И, Караора об этом умолчал, попадают под его взор.

  Тяжкий вздох и медленный выдох говорили о некотором не равнодушии. Однако, по морде такого прочесть было сложно. Если действительно задуматься – Коршуны находятся далеко не в лучшем, но и не в самом худшем положении, проживая под гнетом Клана. Ведь за пределами болот – мир, который готов не давить, а сразу уничтожать. И Бес, будем честны, согласен с этим рвением. Как бы там ни было, но Шайку все еще наполняет уйма преступников, разбавленная паутиной из тех, кто был удостоен внимательного караморового взора. И как бы бедно или не очень они не жизи – Бес бы стал одним из тех, кто собирается поставить точку и сдернуть их с подвешенного состояния прямиком под землю.
— Уходят, конечно, но не так часто. Меняются до неузнаваемости или становятся неинтересны Клану или Шайке и получают шанс крадучись вылезать из угла, в который забились на «переждать». Клан не выкосит себя сам, это невозможно. Черноусты не заперты на болотах и никто не сможет этого изменить. Они повалят сперва за беглыми, потом попрут на стаи. Их можно только уничтожить самостоятельно, только вот никто раньше не нашел способа, – Буркнул Бес, вновь поднимая голову. Стригой очень удачно вернул их к той теме, которая должна была стать основной в сегодняшнем разговоре. — Кроме меня, – Добавил он с намеком, усмешкой и довольно тихо. — Так как внутренние попытки распространялись только на неугодную кому-то конкретному верхушку, заполучив которую и усевшись на трон Клан продолжал свое первозданное существование с незначительными изменениями, а внешние попытки проваливались из-за малой осведомленности о верной тактике, то никому еще не удалось повлиять на Черноустов в достаточной для разгрома мере. Но судьбе стало смешно, и среди Черноустов появился тот, кто душой почему-то к ним не принадлежит. А расцвет его пришелся именно на пору упадка Клана.

  Теперь, когда тема неумолимо клонилась к своей кульминации, можно было бы слегка раскрыть карты. Было бы славно, если бы Бес не ошибся в выборе своих приближенных, один из которых идет сейчас рядом с ним.
— Именно поэтому я и позвал тебя сегодня, смекаешь? – Карамора посмотрел на Стрига исподлобья, склонив голову чуть на бок и добавив почти шепотом. – Скоро все должно измениться, и мы должны приложить к этому лапу.

Отредактировано Бес (03.09.2025 12:47:29)

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.

  Осторожность – вот, чему учили Топи и их философия. Как бы не хотелось орать и как бы ты ни был уверен в себе – никогда нельзя забывать об осторожности. А многие забывали, надеясь на свою беспрекословную власть или будучи уверенным в окружении, но увы, теперь все они либо рассеяны пеплом по ветру, либо утоплены в трясине. Лишний раз не открывать рот, лишний раз не отводить глаза и постоянно прислушиваться - вот, чему учили болота каждый день. И теперь, идя сквозь заросли, в которых довольно сложно организовать слежку – Карамора все равно не верил в их полное уединение. Исключая стражей, какая-то тварь все равно могла пустить когти в речи ненавистного Жнеца, но если в прошлых его словах он найдет только горечь правды, то в следующих обязательно услышит угрозу и всему придет конец.
— Жалей только осторожнее, коренные Коршуны в некотором своем числе очень…эгоцентричны, – Предостерег его Бес, скосив взгляд на серого. — В плане того, что есть такие уроженцы Шайки, которые не испытывают страха или зависти к другим стаям и не думают, что их обделили. То есть считают своим призванием нести раздор и смуту, пользуясь при этом покровительством Клана, а не мстят или отыгрываются на как-то насолившим им в прошлом волкам. К таким в целом много вопросов, но и их поведение оправдано - невозможность или нежелание узнать, что можно иначе, – С этими словами Карамора загадочно вздохнул. Жаль, что кого-то не проймешь и не позовешь с собой. Не всех к сожалению можно направить в правильное русло, они не пойдут по другому пути даже если знают, что их путь их же и погубит. Но Караморе нет дела до таких ублюдков, его дело видеть потенциал и дать шанс другим этот потенциал разглядеть в самом себе. Слепым же не будет милостыни.

  Но лишь закинув приманку в следующих словах и заполучив интерес Стригоя, Бес промолвил краткое:
— Отойдем подальше, – И, соответственно, не сбавляя шага, отправился в самый тихий угол Колючих зарослей. Стригой, в конце концов, должен был радоваться вернувшимся к нему силам, что, собственно, и делал, не отставая и тем радуя своего попечителя.

  За все свои годы волк многочисленно обхаживал все Топи целиком, не упуская ни одного укромного уголка. От его глаз не укрылась ни одна пещера и низина, в которых лапа других волков никогда не ступала по отсутствию необходимости и заинтересованности. Черноусты в целом, как можно было понять, не слишком любопытны в пределах своих земель, а потому и будучи маленьким, и уже повзрослев, Бес с легкостью находил места, где схорониться не составило бы труда. Похожей схемой, по всей видимости, пользуются и отважные одиночки, живущие по соседству с Кланом.

  По широким тропам, которые были проложены сотней бандитских лап, волки выходили к более узким и скрытым, спрятанным под ветвями огромных елей проходам, которые в свою очередь вели в совсем потайные лазы. Наверное, о большей части из них не знают даже Бесовы приближенные, потому что стража осталась где-то позади и шаги их перестали шуршать опавшей сухой листвой.
— За мной, – Коротко кинул Карамора, протискиваясь в узкое пространство между двумя огромными стенами из колючего кустарника. Его широкие плечи то и дело цепляли собой вредные заросли, шипы с которых обламывались и оставались в длинной черной шерсти. Их опять придется долго выкусывать во избежание появления колтунов, поэтому на морде волка не обошлось без раздраженной гримасы. Он не особо любит пространства подобного рода и вида, предпочитая им туманные леса, но сейчас более надежного места не найти.

  Однако, пространства с каждым шагом становилось больше, и в конце концов путники достигли небольшой полянки, окруженной непроходимой стеной из шипастых растений. Тут была лежка лося, и это сразу было понятно по маленьким клочкам шерсти на зарослях, которые еще не успели растащить птицы. Карамора принюхался, отворачивая уши назад и делая полукруг по не слишком большому пространству. А после сканирования темных лоз уселся на землю спиной к ним и смотря на следовавшего за ним Стригоя.
— Не ослышался ты, приятель мой, – С выдохом сказал волк, предупреждая возможное выражение морды и с уверенностью в глазах кивая на место напротив себя и приглашая сесть. — Я не осуждал тебя за твои взгляды и не дал поводу усомниться в себе, пожалуй, потому что могу считать себя мостом между болотными жителями и остальными волками, которые без раздумий отсекают от себя все, что связано с Топями. Именно поэтому все считают, что существует пропасть между тварями, – Он выделил это слово. — И остальным народом, среди которого, к слову, столько же тварей, как на болотах. И долгие годы все отказывались принимать возможность того, что можно что-то изменить. Возможно, были те, кто хотел, но у них не было достаточных средств и все шло прахом быстрее, чем об этом успевали узнать, – Повествовал Бес, смотря по-своему, прямо в чужие глаза. — И я рад, что могу рассчитывать на твой энтузиазм, Стригой, искренне рад. Я верю, что твое рвение искреннее и помыслы созвучны с моими.

  Карамора вдохнул поглубже, внимательно вглядываясь в чужой образ на предмет подлинной искренности. Стригой в целом не давал повода усомниться в натуральности его образа, а это впечатление подтверждал и Кервель, поэтому Бес мог позволить себе расширить свой круг еще на один шаг.
— Лучшее время для перемен настало, – Торжественно, но тихо и вкрадчиво произнес он, совсем легко улыбаясь одной стороной пасти. Глаза его были широко открыты, а бледно-голубой отблеск в них создавал образ немного повернутого на своем идеале фанатика. Однако, слегка прищурившись в следующий момент, он не терял своей уверенности и твердости. — Помнишь ли ты, что я говорил о других взглядах моих приближенных волков? Идея и главная цель состоит в том, чтобы уничтожить систему Черноустов изнутри, и я смог к этому подобраться. Был заключен союз с Южными волками, – Объявил Карамора, стараясь предугадать реакцию волка напротив. — Их войско придет в Топи через две ночи, и объединившись с нашими разобьет Клан в щепки. Там будут и Пифия, и Кервель, и остальные. А я должен буду их вести, – Со вздохом произнес волк, стараясь донести информацию кратко, но в полном объеме. — Сначала вместе с остальными, конечно. Это все будет похоже на вторжение в болота без причины, словно Яробожьи слишком поверили в себя, но как только ряды столкнутся – капкан захлопнется и не согласным выходить на истинный путь преступникам настанет конец. Это будет началом новой войны, Стригой, – Бес произнес его имя с надеждой, как будто не делясь планом по захвату власти, а стоя на пороге великого открытия. — И каждый из нас всех будет играть в ней свою роль, которая будет для него лучшей.   

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.

  Громкий возглас в ответ на предоставленную информацию вызвал кратковременный припадок то ли упоения в смеси с удовольствием, то ли какой-то гордости. Не каждый пришедший с болот мог выстроить с Южными волками какие-то отношения кроме враждебных. Их устои гласили убивать сразу же, как только вскрывается правда о происхождении и принадлежности. А болотному народу пристало сперва мучить и наслаждаться страданиями их соседей. И на том строилось подобие их отношений долгие и долгие десятилетия, порождая новые войны, смерти, предрассудки и шире раскрывая пасть и без того огромного Каменного шрама.

  И Бес, решив попробовать себя в роли революционера на более высших уровнях, чем это делали его предшественники, нашел способы написать новую строку. Возможно, что это все игра, которую затеяли Боги. А все мысли и планы, возникшие в головах волков – лишь их прихоть. И пусть их создания совсем не замечают вмешательства своих прародителей, но действуют именно так, как им говорит внутренний голос, направленный откуда-то из неизвестности. Где там у нас Боги обитают? Или, все идет своим чередом, а над земными существами никто не имеет власти? Не может же быть так, что все были абсолютно вольны? А может Великие просто совершили ошибку, оставив своих сынов и дочерей без присмотра… Черниг же смог провернуть свой план, да? Значит, никто не управлял им, а полчище мертвецов было его ошибкой, которую в конце концов уничтожили разгневанные верховные…

  Бес произнес краткое «тс», призывая Стригоя чуть сбавить тон, если вдруг он решит продолжить говорить с такой же громкостью.
— Смотри не оповести об этом все Топи раньше времени, – Со смешком буркнул Карамора, довольно щурясь. Это будет своеобразная проверка на доверие и действие их договора. Нет, у Беса в целом не было причин не доверять волку, который согласился отдать свою жизнь ему в лапы, к тому же, пришел и нашел его не сам, а через Кервеля, которому Бес без сомнений доверяет. Но никто и ничто не отнимет у черно-серого подсознательную жажду удостовериться в правдивости и достоверности, это нечто будет скрестись в затылке каждый раз, когда он кому и что-либо будет говорить. Этого не искоренить, потому что этому тоже научили Топи.

— Все возможно, Дух мой, – Со сдержанной полуулыбкой изрек черный, слегка растянув фразу наподобие философской мысли. И обращение это, пожалуй, звучать могло уже не первый раз. Когда-то уже заходила речь про то, что Карамора очень любит давать всем кички. Кому-то приличные, кому-то не очень. И в большинстве своем использовал их тогда, когда нужна была эмоциональная отдача. Вот и еще одна, извольте, попытка проверить подлинность. И ему было все равно на то, нравятся его имена кому-то или нет. – Я тоже не просто наслышан об отношении Южан к болотным. Однако у меня были способы. Но это не столь важно, ведь главное – результат, – Добавил он, дернув носом в несколько горделивом жесте. Доверял ли он Южанам? В большей степени нет. Доверял ли он тем, с кем заключил союз? Да, и в этом не нужно сомневаться. А если сравнивать всю стаю и конкретных волков – то это далеко не одно и то же. Признаться, что волки на его стороне тоже не в абсолютном своем большинстве верили Яробожьей стае. Но они верили Бесу, а значит, готовы были принять то, что он задумал. — А ты сомневался? – Состроил подозревающую морду Бес, сощурив глаза и скосив голову на бок. Однако, внешне то было скорее в шуточной форме, а внутри Карамора сам не понял, что произошло. Вроде бы и мелочь, сказанная, наверное, без задней мысли, но что-то могло подсказывать, что нужно запомнить.

  Черный смотрел на Стригоя с гордостью, с которой отцы смотрят на своих сынов, которые достигли невероятных высот, и этот взгляд можно было почувствовать на плечах, ведь весил он немало. Видом своим Карамора вселял уверенность в том, что это – не простая игра, и что шансов промахнуться - просто нет. И что Стригой действительно не игрушка и не пустяк, попавший в лапы зверя, который одним своим словом может выкинуть его на произвол судьбы как пушечное мясо. Все было совсем не так.
— Я ценю твое рвение, знал бы ты насколько, – Пророкотал он, дергая ухом на тонкий свист птицы в дальних кустах. — И вижу твой потенциал, а не простое согласие следовать за мной потому что «таков уговор», – Карамора очень надеялся, что это и впрямь так, ведь по всем наблюдениям Стригой не очень хороший лжец, и образ бы его получилось вскрыть, в случае чего, даже при худшем раскладе, еще до самого обряда. — Поэтому поручу тебе задачу несколько важнее открытого боя, хотя казалось бы, что может быть лучше и важнее него? К тому же, я не хочу рисковать тобой как волком, который еще не успел полностью познать все свои новые силы, – И с этими словами волк подсел ближе, в упор глядя на серого и оставляя между их мордами жалкий лисий хвост. — Пленные волки с Пастбища будут на твоих плечах. Их нужно будет собрать в самом дальнем углу, где от Скелета не видно, и держать вместе до того момента, пока я или кто-то другой из нас не подаст сигнал, – Карамора продолжил свою последовательную речь, стараясь как можно четче расставить все позиции. — Вместе с тобой будет Арес, Кервель, Камил и еще некоторые волки, кто не пойдет в битву, – И добавляет следующее уже тише, еще тише, чем раньше, чтобы даже сороки, если они вдруг умудрились сюда залезть, не услышали. — Но и для вас не будет гарантий, что не замараете клыки. Наступление будет подстроено с двух сторон: с Грибной поляны и Каменного шрама, так что основная масса боеспособных Коршунов и Черноустов пойдет туда. Но как только оставшиеся почуят неладное – они пойдут за скотом, чтобы увести его с собой и сбежать. Не факт, что остановятся только на тех, кто останется бродить на свободе. Так что вам нужно быть готовыми отбиваться, если вдруг укрытие засекут или отступающие на вас наткнутся. С трех подходов вы будете под возможной угрозой - в этом вся опасность, – И прервался, давая время переварить. Других вариантов в распределении, впрочем, Бес не видел. Он долго продумывал, кого и на какие позиции отправить, в конце концов приблизившись к идеальному варианту. — Все волки, которые будут под вашей защитой потом отправятся в свои стаи, таков уговор. И мы должны выполнить свою часть во что бы то ни стало, поэтому…– И снова стих, меняясь в морде и приобретая черты сожаления или некоторой степени горести. — Стригой. Если я, или Пифия, или те, кто еще будет в бою - не вернемся и не дадим сигнала – уводите сколько сможете скота к границе и бегите сами, – Между бровями пролегла морщина, а уши медленно отвернулись назад, однако, к затылку не прижались. Даже на такой случай нужно дать указания, ведь шанс никогда не равен нулю. — Вы должны будете слышать первый глас со стороны Грибной поляны, а после, когда мы проберемся к Скелету и раздавим последних оставшихся врагов, оповестим второй раз, и это будет значить, что все прошло по плану и можно выводить пленных из укрытия. Мы пойдем к вам на встречу, но на всякий случай, если услышите первый, и заподозрите, что второго зова нет слишком долго – отправьте шпиона, который в случае чего сможет прикинуться своим в их глазах. – Речь отдавала сталью, звеня в ушах. Она лилась горной рекой, натыкаясь на пороги из неприятных моментов, но не дрожала, а становилась только тверже. Интонация же потеряла некоторую смешливость, потому что это - не какой-то пустяк и простая охота, где одну неудачу можно компенсировать одним успехом. Тут на кону стоит жизнь, да не одна, а огромное и огромное множество.

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.