Квест "В погоне за светом".
25 -е число месяца Благословения

Сивирь уже и забыл, как это приятно – ощущать на шкуре полные злобы взгляды тех, кто не имеет права эту злость излить. Яробожьи все-таки были похожи на черноустов сильнее, чем им хотелось думать. Разве что не боялись клеймленного так, как боялись некогда Викула Младшие, уж этой надеждой он себя не тешил. Зато ненавидели сполна.
Впрочем, иной прием удивил бы Сивиря - он заранее приготовился к такой встрече, и благородные Светозаровы дети его не разочаровали. Их праведный гнев находил живой отклик в душе волка, в той ее части, о которой он пытался забыть, сменив имя. Он пытался сопротивляться, ища утешение в близости Морошки, находя ее своим прикосновением в особенно тяжелые минуты, но неприязнь стаи была так явственна, что угрюмое смирение, с которым он ступил на ее земли, быстро сменилось озлобленной горделивостью, а она в свою очередь - насмешливым ядом. Сивирь впитывал ненависть окружавших его волков шкурой, отвечал на оскалы широкой улыбкой. Жизнь среди яробожьих, что по первости представлялась ему пыткой, оказалась удивительно приятной, когда он перестал мириться с тем, что должен безответно принимать их презрение. Он думал, что не станет выходить лишний раз из предоставленного им логова, но гнев Яробожьих, словно приглашал к прогулке. Ему нравилось дразнить их своей худой, чужеродной фигурой, нравилось ловить их взгляды, тянущиеся к клейму, нравилась бессильная ярость на их мордах, когда они вновь вспоминали, что не смеют его тронуть. Пожалуй, он ни разу не был в таком месте, где столь многие хотели бы перерезать ему глотку. Даже на болотах Младшие не ненавидели его так сильно. Но правила этой игры были Сивирю известны. Князь был всего лишь местным Патриархом, его приказ гарантировал Сивирю защиту. Обманывать доверие Остроскала было опасно, злоупотреблять им - тоже, а потому Сивирь находил безопасные способы доводить его волков до белого каления. Да хотя бы маячить на виду с доброжелательным видом.
Особенно ему нравилось встречаться с княгиней, которую Сивирь всякий раз одаривал чуть удивленным взглядом. Он не знал, чем закончилась ее затея с Обрядом, но чувствовал, что досадил ей достаточно сильно. Стоило представить, сколько шепотков, слухов и подозрений пришлось выслушать Моране явно или нет по его вине, и улыбка сама просилась на морду, а Сивирь и не стремился ее скрыть.
Может, лишь Морошка могла бы заставить его вести себя по-настоящему чуть более дружелюбно и менее опрометчиво, если бы ему приходилось задумываться об ее безопасности и комфорте. Но ей больше не требовалась его защита. Обласканная семьей, принятая с радостью вместе с их детьми, она теперь словно отдалялась от Сивиря, во всяком случае, он искал тому все новые подтверждения и разумеется, находил. Их волчата носились с остальными детенышами стаи так легко и радостно, словно здесь и родились - если на них и пала тень отцовского преступления, то лишь едва, и они совсем ее не замечали. Морошка обещала ему тогда, прежде чем они отправились к Яробожьим, что она выберет его, а не стаю, но Сивирь с каждой минутой чувствовал себя проигравшим в этой борьбе. Он был прекрасно знаком со своими недостатками, и они не могли сравниться с достоинствами жизни в стае... Он старался проводить с Морошкой и волчатами все то время, которое не было занято игрой в гляделки с остальными Яробожьими, но чувствовал себя все более чужим. Морошка могла выбрать не его, потому что его выбирать было не за что...
Впрочем, к этой мысли он пришел не совсем сам.
На совете, случившемся в тот же день, как Сивирь и Морошка дали свое согласие проводить князя к месту, где росли проклятые цветы, Сивирь впервые ощутил осколок близко, хоть и увидел достаточно издалека - его принесли в доказательство тому, что опасность существует, и... Показалось Сивирю или нет, но княгиня будто бы нарочно пронесла диковину подальше от бывшего черноуста, позволив ему скользнуть по ней лишь взглядом. Но и этого было достаточно. Голос, прозвучавший в голове волка, обнял его разум словно мягким одеялом, и те слова, что он шептал, Сивирю совсем не нравились, потому что он был готов слишком легко в них поверить...

***

- Ты всегда был один, - голос напомнил о себе, едва стоило вернуться мыслями к их первой встрече. Сивирь, рысивший чуть впереди, обернулся к Морошке и улыбнулся ей, уже привычно. За этой улыбкой, ничем не отличавшейся от его обычной, уже не было веры в то, что она в самом деле все еще его. В первое время он пытался сопротивляться голосу, он до хрипоты, пусть и безмолвно спорил с тем, что не так уж и нужен своей волчице, он обнимал ее ночью, утыкался носом в загривок, пытаясь теплом, запахом ее шерсти отогнать от себя ненавистный морок, но яд, просачивающийся в его разум был слишком силен.
- Ты и сам понимаешь. То, что она была рядом с тобой - это ошибка. Она тоже скоро это поймет, - печально продолжил голос, плавно вливаясь в ход его мыслей, - ты стал слишком жалок, чтобы тебя можно было любить...
Сивирь знал, что после этих слов, осколок обратится к его памяти. С безразличной пустотой он следил за тем, как перед внутренним взором разворачиваются воспоминания, яркие, выпуклые, словно именно они были реальностью, а не приближающиеся болота. Глумливое убийство Крыжовника, Младшие, что были слабее его, и чьи головы он так легко раскидал по деревьям возле логова Морошки... И настоящие битвы, которые он проиграл одну за другой. Княгиня, сразившая его в три точных удара, пока его кадавр вспарывал лапу его любимой волчицы по его же приказу, Чеслав со своей подружкой, настигшие их у Каменного Круга. Морошка тогда отдала все свои силы, чтобы он остался в живых, но что он смог сделать, когда клыки белой волчицы нависли над ее горлом? Надеяться на чужое милосердие? Он убеждал себя, Морошка убеждала его, что это - правильная, обычная жизнь за пределами болот, где он уже не всемогущий Брат, где ему придется мириться со своими поражениями, и полагаться не на силу страха, но на взаимовыручку и доверие. Но эта жизнь и в самом деле была жалкой. Сивирь не мог принять, что он, его Морошка, его дети зависят от того, насколько их отец будет покладистым. Что, возможно, когда-то ему придется вымаливать их жизнь перед каким-нибудь самоуверенным ублюдком, потому что он не будет достаточно силен, чтобы защитить их. И этот ублюдок будет решать, пощадить их или нет.
Если бы только у него снова были его Топи, его власть. Он не предавал ей значения прежде, пользуясь статусом чтобы развлекаться и запугивать, но теперь... Он бы все сделал иначе. Больше никто не смел бы решать его судьбу, судьбу его семьи. Ни княгиня, ни Чеслав, ни, чтоб его разорвало, распроклятый князь.
- Сюда, - Сивирь коротко указал Остроскалу на неприметный лаз в зарослях. Колючие кустарники, окружавшие болота, казались непроходимыми для несведущего, но Сивирь знал и помнил все тайные тропы, например те, что проходили по дну некоторых оврагов. Сверху над ними переплетались шипастые ветви, однако внизу было достаточно места для того, чтобы волк шел в полный рост. По таким тропам они с Морошкой как-то загоняли тупоголового Паденя, и этих дорожек было множество.
Дух правда по низу шел тяжелый - цветы, усеивавшие кустарники, осыпались на дно оврага и сейчас прели, не промороженные поздними осенними холодами, оттого в воздухе разливался сладковатый запах гниения,
- Предупреждаю, здесь полно мар, и мы обязательно с какой-нибудь встретимся. Будьте настороже. Морошка... - хрипло позвал он, оглянувшись на волчицу, - пожалуйста, не делай как в прошлый раз.
Он болезненно улыбнулся. Тогда, в бою с Чеславом, он чуть не потерял ее. Чеслав, Морана, Остроскал - он ненавидел их всех за то, что они оказались сильнее его. За то, что всякий раз пытались отнять Морошку.

Подпись автора

аватарки от Мораны, Вороники и меня :З
Нам не сойти с дороги через топь,
Последний путь над чёрной пустотой.
И первый снег укроет все следы,
В тишине исчезнет звук шагов.

Твое сердце должно быть моим,
Твое сердце вернет мне весну.

викулу от дека, видимо с любовью

кто в болоте? а, это Викул
он всё время там, пакость, лежит
но не слушайте, дети, посул
его слово - отрава во лжи

не ходите в болото к нему,
он нарочно сидит там и ждёт...
вот сейчас я морошку веду,
а он ей гад бочок отгрызёт

викулу от морошки, точно с любовью

А там Викулушка живет
Он кровушку мою не пьет.
Он черноуст порядочный
И чуть-чуть загадочный хд

"Отец наш Яробог, дай нам сил, дай нам воли. Пусть наш клык не знает промаха, заклятья - жалости, - молилась Морошка, выдавая себя лишь движением губ и монотонное звучание слов унимало тревогу.  - Защити, Лада, от проклятий, от морока, от черного слова"...

Помогут боги или нет - время покажет, а пока нужно рассчитывать на себя.

С тех пор, как они пробрались к тропам среди колючих зарослей, Морошку не покидало предчувствие беды. Она держала его при себе, чтобы никого не беспокоить и не нагнетать обстановку, и всю дорогу от Княжеского Камня вела себя очень тихо. За пару дней до похода она готовилась к встрече с Черными Топями и была уверена, что они уже ничем не способны ее напугать, но тяжелый дух воспоминаний потянул ведунью к земле, словно ее шею вновь оплели оковы. Она выскребала из содрогающегося в ужасе нутра крупицы решимости, и только благодаря этому могла идти спокойно, уткнувшись под лапы.

Морошка коротко кивнула на просьбу Сивиря, улыбнувшись ему мягко и понимающе, а про себя подумала: "Никак не смирится". Она же училась целительству не для того, чтобы стоять в стороне и смотреть, как бьют тех, кто ее защищает, - этот простой обмен силы и жертвенности усваивался с первых заклятий и тренировок. Конечно, молодые воины не дрались между собой так, чтобы пострадала Морошка, однако волчица была готова к этому с момента Благословения. Или думала, что готова.

Зубы Извики, вонзенные в глотку, грохочущий рык в ушах. Морошка смутно помнила, что было дальше, и боялась представить, что случилось бы, не отпусти их Чеслав. Ей было так больно и холодно, а Викулу - страшно... Она никогда не видела его настолько отчаявшимся, будто не Кровь-Река отняла у него все, чем он дорожил, а проклятый охотник на черноустов и его сообщница. Как же ненавидела их Морошка в тот момент. За собственную боль, за боль, что они причинили Викулу. В общем, путь с запада на восток дорого им обошелся.

"Зато мы справились, живы и здоровы," - взбодрилась ведунья.  А значит и сейчас справятся, да! Она отказывалась верить в обратное.

Вышагивая наедине со своими мыслями, волчица кивнула и на приказ князя. Она скользнула взглядом по его огромной фигуре рядом, по густому серо-бурому меху, по шрамам. Боится ли он? О чем думает? По морде Остроскала, совершенно непроницаемой в отличие от яркой мимики Сивиря, сложно сказать что-то наверняка, но Морошка ухватилась его интерес:

- В тот раз... - начала она, прочистив горло. Говорить о своем поражении и преступлений сейчас не очень хотелось. Но порой наличие общих секретов объединяет не хуже лихой сечи. А может все то же притягательное чувство безнаказанности щекотало в груди. - Когда я сбежала из стаи, мы повстречали волка по имени Чеслав. Он оказался черноустом, но не из Топей. По крайней мере, ни я, ни Сивирь раньше его здесь не видели. По его словам, он использует черноречь, чтобы охотиться на таких, как он, и пригрозил, что если Сивирь вернется на сторону темных ведунов, то Чеслав с ним расправиться.

Морошка вздохнула. Она и сама порой рассуждала, что жизнь черноуста была Сивирю слаще их простых житейских радостей, но не могла не тешить себя его вниманием, прикасаться к нему, когда хочется, засыпать рядом в безопасности и покое, не выстраивая бесполезных и болезненных границ. Она больше не его питомец, а он не хозяин - он дал ей выбор, поверил и не держал у норы, как на привязи. Он менялся, и Морошка желала ему а этом помочь.

- Так вот, - продолжила она, опомнившись. -  когда мы решились уйти в горы и начать новую жизнь, Чеслав и его сообщница нашли нас и внезапно напали. - волчица обеспокоено взглянула на князя. Сообщница его - Извика. Ты знал об этом, князь-батюшка? Она живет в стае, я видела ее перед судом, а потом она пришла с черноустом и он ею командовал, - нерешительная пауза. - В тот раз я переоценила свои силы, защищаясь, и Извика меня чуть не убила... Да, мы заслуживали наказания, но неужели в Яробожьей стае суд теперь вершат таким образом?

Морошка прошла еще несколько шагов и резко остановилась, пропустив остальных немного вперед.

- Чеслав не признался, но я-то знаю, что его наняла княгиня, - выдала она обвиняюще и встретила взгляд князя с опаской, будто он мог испепелить ее на месте, не прикасаясь, и прежде, чем колючие заросли охватила тяжелая тишина, волчица продолжила: -  Или кто-то из ее окружения, чтобы убить Сивиря зато, что он ее выдал, а я попала под раздачу. Она ведь потребовала Слово в обмен на помилование.

Морошка так и не нашла причин, почему Моране потребовалось Слово и Обряд. Прошло полгода с тех пор, а она, судя по тому, что видела целительница, до сих пор оставалась ведуньей. У нее даже родились волчата, хотя после истории с Сивирем, Морошка не удивилась бы причудам богов.

Подпись автора

разреши мне быть ближе, разреши мне дотронуться
до лепестка белой вишни, что упал в твои волосы
до каждой царапины, каждой ноющей раны
и до того, что внутри болит

Он вел себя, будто юнец, у которого вместо ответственности - упрямство. Это первое, что пришло Остроскалу в голову, стоило услышать ответ Сивиря. Ты ему слово, он тебе - десять, притом в высокомерном тоне и с издевкой, словно доказать хочет, что умнее, или перед кем-то хвост пушит, чтоб круче казаться. "Было бы перед кем, - подумал Остроскал. - Не перед женой же, в конце концов". В иной ситуации князя потешила бы такая колкость и самоуверенность, нравилась ему не робкая молодежь, вот только Сивирь не был ни молодым, ни уж тем более безобидным, надо сказать. Он - заклятый враг, которому и повод не нужен, чтобы козни строить. Иного воин и не ждал. И козней ждал. На краю сознания царапались слова Чернига, подтверждавшие это.

- Язык придержи, Сивирь, -пробасил он. Шерсть на загривке поднялась косматым гребнем, в остальном Остроскал остался невозмутим. Его желтые глаза встретили взгляд бывшего черноуста с вызовом. - Ты свою природу с моей не путай. Или забыл уже, кто из нас по части воровства волчат и принуждения волчиц?

К терпению подмешивались все те же чувства: гнев, осуждение, презрение и непонимание, нашедшие отражение лишь в хмуро сдвинутых бровях. Остроскал успел несколько раз пожалеть о том, что взял с собой и Морошку, и Сивиря, хуже того, пошел с ними один. Это ли не верх безрассудства? И оправданий им становилось все меньше. Козырь, конечно, у князя имелся. Не детей бы тронул он и его стая, но волчицу, что будет топтаться у границы, чтобы этих детей вымолить, и волка, который будет ненавидеть яробожьих за это до тех пор, пока его не утопят в Кровь-Реке. И упорство, с которым Сивирь добивался такого исхода, удивляло. Может, Остроскал не один такой самонадеянный.

Был и амулет, который приведет стаю к нему, если что-то пойдет не так. Станет ли это тебе утешением, князь? Одурманенный шепотом, он не мог доверять ничему. И себе в том числе, однако упрямо делал вид, что все под контролем.

Вместо перебранок с черноустом, которые Остроскал решил пока игнорировать, как назойливую муху, он обратился к Морошке. Волчица до этого шла тихо, склонив голову к земле, и князь, скрывая сожаление, шел рядом, ровно и уверено, надеясь хоть чем-то ее приободрить, показать, что она не одна, но дотронуться или сказать что-то в утешение не хватало сентиментальности. Да и как тут утешить? У Морошки больше всех с болотами не заладилось: то в плену ее держат, как диковинку, чтоб лечением сама себе муку продлевала, то княгиня за собой тянет, чтобы месть вершить.

Да, свои цели Морана имела, но месть бы случилась не пожелай Морошка жизни душегубу. Зачем только? Долго думал о ее поступке князь, смутно помнил уже, как вернулась Морошка, как рассказала о своей доле и долго из целительской норы не показывалась. Все-то ей болота мерещились, а в своих - враги. Может и сейчас разделала она мнение черноуста. Не зря ж говорят, что муж и жена - одна морока. Оттого еще глупее Остроскал сам себе казался.

- Почему ты не сказала? - спросил он спокойно, без обвинения. Конечно, Морошку уже не касались дела стаи, но какие бы выборы она не делала, для семьи она оставалась своей. Даже имя не сменила, что несомненно подогревало надежду всех ягодных на тонкую связь между ними. С их стороны точно. - Но спасибо, что поделилась сейчас. Я не могу судить Извику без доказательств, но если лиса за хвост схвачена, в нору уже не уйдет, - заверил Остроскал, припоминая. Волков в стае много, за всеми не уследишь да и не дети они малые, чтоб над душой стоять и каждый шаг вымерять, поэтому нужно поговорить со старейшиной и все выяснить. Если Извика на самом деле имеет связь с черноустом, - каким бы правильным он себе не казался, - разобраться следует.

А с другой стороны все так смешалось с черноустами, что либо мирись с этим, либо рви, как сорняки да вместе с корнями.

Остроскал сдвинул брови, прогоняя терзающий шепот, и сосредоточился на волчице перед собой. Если он в растерянности перед предательствами, то какого же ей? Одно дело, когда кусает выродок, от которого добра не ждешь, а другое - свои. Веришь им, пищу делишь, сон доверяешь. Сколько лишений ей пришлось пережить по вине стаи, которой она была преданна? Какие еще обиды и печаль хранит ее сердце? Не смотря на неподходящий момент, князь порадовался тому, что Морошка поделилась хотя бы частью. Он не знал, как это исправить, у него не было сочувствия, способного ее утешить. Более того, Остроскал чувствовал, что не в праве ее утешать, ведь он обязан был не допустить ничего, что случилось с ней.

- Это она с тобой сделала? - спросил он и качнул головой на полосы плохо сросшегося бугристого шрама на плече волчицы. Вместо яркого рыжего меха - голая кожа, как трещина там, где ее не должно быть. И виной тому чьи-то клыки. А может и когти. В горах-то навьих тварей не меньше, чем на болотах.

Воин дернул ухом, заслышав едкие комментарии Сивиря. Он чем-то напоминал ему паразита, клюющего раз за разом мысли, но до Сивиря князю лапой подать.

- Напомнить, что тебя закон тоже стороной обошел? - процедил Остроскал сквозь сомкнутые обнаженные зубы, которые встретят бывшего черноуста, если он сделает еще шаг в неверном направлении. Какой бы не была Морана, и как бы не действовала окружающим на нервы, князь не мог дать ее в обиду какому-то червю. - Подумайте хорошенько: если на тот момент у княгини была связь с черноустом, значит она не знала, кто он такой, - Так сказала Морана, объясняя свои планы, и с учетом всех обстоятельств Остроскал мог бы в это поверить. - Иначе зачем бы ей спрашивать Слово у того, кто ее очевидно подставит? - Князь спрятал усмешку в уголках губ, взгляд прищурил лукаво. - Да и слыхал я, как она рядом с тобой подышала. До сих пор морозит, а?

В чем Морана была хороша, так это оставлять в душе неизгладимый след: кого-то царапнет легонько, кого-то насквозь пробьет, другим покажется неприступной, а ему, Остроскалу, порой доверяла свою уязвимость. Как бы не ссорились, не ругались, а при стае мирно себя вели, не пререкались на публике, и что решили между собой, то и несли вместе. Может, бывали у Мораны свои мотивы, да только кому она хуже сделала, притащив тогда Викула на суд? Морошке, пожалуй, так за то извинялась потом. Жаль, что сама Морошка не слышала.

- Мне жаль, что она обошлась с тобой так, и если это тебя утешит, знай, что свое наказание она получила, - обратился он к волчице спокойнее и продолжил шаг. - И я не пожелаю ни тебе, ни Сивирю цены, что пришлось заплатить ей.

Тогда стоял погожий славный день. На небе ни облачка. В такие дни душа радуется: выйдешь в поле, и ветер в спину гонит по оленьим следам. Они вместе поохотились утром и вернулись довольные. Остроскалу казалось, что наконец сердце Мораны ему приоткрылось. Но под вечер пришли гонцы с северного берега с трагичной вестью. Сын, ради которого она изловила черноуста и подвергла себя порочным слухам, сын, которого Остроскал собственным приказом сослал к соседям под предлогом лечения, скончался. Они нашли его, свернувшегося клубком в одинокой норе на краю зеленой учины... Сколько тогда выслушал князь, сколько ударов вытерпел, подставляя под клыки обезумевшей от горя жены то одно плечо, то другое, пока она не выдохлась. Остроскал впервые видел ее такой слабой. С тех пор Морана на него больше не смотрела, однако при вех продолжала быть той сильной ведуньей, какую все знали.

Осознание своей беспомощности - вот настоящая кара для того, кто слишком много о себе возомнил. Наказание смирением, которое боги так или иначе готовят каждому смертному, будь то гордая княгиня, высокомерный черноуст или волк, чья судьба повернулась иначе на Рассветном Плато. И способность принять неизбежное, порой, намного ценнее, чем напрасное упрямство.

Это потом выяснилось, что Морана беременна. Остроскал предполагал, что она избавится от волчат того, кого презирает, и готов был позволить ей это, но и здесь княгиня никому не уступила. Месяцы она проводила в тишине и покое, и даже когда становилось тяжело и накрывала тревога, носила волчат с достоинством матери стаи...

***

Вдруг тени колючих кустов разом осели, сдавливая тяжестью и тревогой. Остроскал ощутил на себе взгляд прежде, чем нечто, сотканное их осязаемого мрака, предстало перед ним. Кажется, даже шепот в голове затаился, уступив место шелесту чужих потусторонних голосов. Редко такие услышишь в Яробожьих землях, но случалось марам пробираться через Каменный Шрам и таиться среди пепла Опаленного леса.

- Мары, - выдохнул волк, едва сдерживая рык. Он окинул тропу вокруг, оценивая количество врагов, но в следующую секунду все это потеряло значение, поскольку он услышал ненавистный и давно забытый голос. Перед ним, сплетенный из темной струящейся дымки стоял Угорь. Узкие плечи обтягивала лохматая черная шерсть, на морде - хитрая полуулыбка-полуоскал. Время не затронуло образа, что хранился в памяти, и мара подражала ему с пугающей точностью.

Краем глаза Остроскал заметил вторую мару, на миг удивившись тому, чей облик она приняла, но заострять внимание не  стал. Мысли занимала шаткая решимость перед неожиданным врагом, и единственное, чего хотелось - знать, что с тыла не подожмут хвосты. Остальное в пылу драки можно и простить.

- Как тут забудешь. Только тебя я запомнил другим, - Остроскал шагнул в сторону, замыкая противника в неизменный ритуальный круг перед битвой, и прошелся языком по оскаленным до самых десен зубам. Он вдруг подумал, для чего вообще говорит с проклятой тварью. Судьба Угря для него была делом решенным, однако память - штука сложная. Быть может тропинка средь зарослей завела его слишком далеко в прошлое, и мары это почуяли. - Твои кости так громко дробились о камень. Споют ли они мне снова?

Ответ он уже не слушал. Не собирался. Углом зрения князь следил, что творится рядом, но все внимание отдал маре. Двинулся к ней по дуге, резко сократив дистанцию. Она - на него. Так и вцепились друг в друга намертво, грудь к груди, клык на клык. С глухим ударом оба рухнули на землю, подняв облако пыли. Прокатились, молотя лапами, кусаясь и рыча, и Остроскал ощутил вспышку боли. Клыки врага пропороли кожу, но воин так и не понял, где именно. Не сейчас. Кровь вскипела, ударила в голову жгучим азартом, отказываясь принимать поражение. Князь стремительно вложил в пасть загривок врага, - дотянулся! - тряхнул со всей дури. Навалился, подмял под себя. Мара зашипела не по-волчьи, извернулась неестественно, уже не тратя силы на обман. Она полосовала воздух острыми когтями, билась, как выброшенная на берег рыбина, прижатая всем весом.

Так Угорь просил пощады.

Но ее не будет.

Хруст. Мара хватала воздух еще не рассыпавшейся в прах пастью. Остроскал держал ее у основания черепа, но тварь продолжала дергаться.

- Тебе меня не убить! - рявкнула она вдруг сквозь клокочущий в горле рык. - Не убить! Я всегда буду частью тебя! Не убить...

Остроскал сдавил ее шею, и не почувствовал на языке крови, запах тлена щекотал ноздри, но в какой-то момент тварь затихла, съежившись, и воину понадобилось усилие, чтобы расслабить сведенные судорогой челюсти и не скрести когтями землю в немом бессилии. С него будто содрали кожу и вывернули наизнанку, оставив так - уязвимым перед собственной тайной. Не хватало еще лишних вопросов. Не то чтобы Остроскал их боялся, но, пожалуй, меньше всего хотел знать, что об этом подумают другие.

- Справедливости ради, - заметил голос на этот раз в голове. Удивительно вежливый на фоне взвинченной ситуации. - Я тоже своего брата не очень любил.

- Заткнись, - мысленно прорычал ему Остроскал, и, пользуясь однажды полученным опытом, захлопнул Чернига в каменной могиле. Пусть посидит, подумает, кто тут главный. Порой князю удавалось ненадолго его запереть и мыслить здраво, но, к сожалению, запустив в голову паразита, он уже не мог избавиться от него, как привык.

Постояв над телом мары, он прислушался к ощущениям, но Черниг и впрямь притих. Может оно и к лучшему. В диалог он вступал редко, а вот комментировал гораздо чаще, притом слова подбирал такие, что хуже физических ран. Братишка, хах. Остроскал не хотел знать, был ли Угорь ему кровным братом, потому что смысл самого слова познал далеко не с ним и внутренне всегда насмехался над попытками Древних притянуть за уши свои паршивые связи к семейным узам.

Остроскал выпрямился, выдохнул с облегчением и только теперь обнаружил притупленную чарами боль. Гадина успела схватить за шею, оцарапала лапу и если смотреть в отдельности, то ничего страшного. Но рана казалась глубокой. Воин прошелся по ней языком, небрежно слизывая капли крови, но боли вновь не ощутил. Морошка?

Он нашел их сразу же, стоило обернуться. Их противница была повержена, но, кажется, ее присутствие потрясло их даже больше, чем Остроскала - встреча из прошлого.

- Порядок? - спросил вполголоса и огляделся. Больше мар воин не видел, но мрак от их присутствия еще витал в воздухе.

Отредактировано Остроскал (15.05.2025 17:51:52)

Подпись автора

Словно волки да в овчарне Вы доспехи разрывали, Навьи полки поганых По степи вы разметали!	Славный пир мечей закончив, Заживляли страшны раны, Ярый бой, три дня, три ночи – Помнят древние курганы…