- Может, поэтому и не померли, - покладисто согласился Сивирь, пропуская последние слова Клюквы мимо ушей. Что ж ему, бросаться доказывать свою полезность для семьи, как какому-то жадному до признания щенку, перед этой скандальной волчицей? В одном Клюква была права, гордость ему не позволяла этого, да и другого тоже.
Но к извинениям это не относилось. Еще с детства, воспитываясь у Древних, Сивирь хорошо усвоил, что легче попросить прощения и посмотреть на Матриарха честными глазами, даже если в самом деле никакой вины не чувствуешь, и собираешься заняться тем же самым снова, едва ускользнув из-под взгляда старших. С детства же он и ставил потому извинения не слишком высоко - пустой звук, почему-то успокаивавший взрослых. Только у Морошки, тогда, у логова Никто и после просил он прощения так искренне, как только мог, потому что и в самом деле раскаивался перед ней за совершенное. За смерть Крыжовника, за причиненную ей боль.
Но с Клюквой все было сложнее. Он был виноват безусловно перед ней ничуть не меньше, чем перед Морошкой. Вот только никакого желания извиняться не испытывал. Чем больше она на него кричала, тем больше Сивирь ловил себя на мысли о том, что это - какое-то представление. А для представления, можно было и сыграть.
- Мне жаль, - произнес он тихо, с точно выверенной интонацией и искренностью, - если это что-то изменит, то прошу прощения.
Из под полуопущенных век, Сивирь незаметно наблюдал за реакцией Клюквы. Как бы не пытался он убедить себя в том, что она - мать Морошки, и он должен относиться к ней хотя бы умеренно дружелюбно, как бы не винил себя за смерть Крыжовника, все внутри него восставало против этой крикливой, скандальной волчицы. Он чувствовал рядом плечо Морошки, и удивлялся тому, как ей удалось вырасти спокойной и мудрой рядом с такой матерью. На ум снова пришли слова, сказанные ей тогда, на болотах. О том, что она росла слушаясь и угождая, и теперь он, кажется, видел тому причины.
«Ничего», - подумал он, с внезапным удовлетворением, вспомнив и о другом. О том, как Морошка загоняла Паденя рядом с ним, бок о бок. Может, и тогда она старалась ему угодить? Но с другой стороны, встреченного у Кровь-реки черноуста она кормила кадавром по собственной воле. Так что, горевшую в волчице ведьмину искру, не удалось затушить ни ее семейке, ни болотному плену.
Со стороны послышались еще шаги, и Сивирь нервно дернул шкурой, обернувшись, готовый встретить еще одного представителя семейки, желавшего намять ему бока. Но то была лишь серая волчица, с визита которой и начались все их неприятности. Узнав ее, Сивирь фыркнул и отвернулся. Он все больше осознавал, что Хельга была здесь ни при чем, что ее приход был волей князя, и дело действительно казалось серьезным, но вот удивительно - винить ее от того меньше не стал.
Старуха внезапно встала на их сторону, приняв огонь на себя, и дав Сивирю с Морошкой короткую передышку. Он ощутил теплое прикосновение своей волчицы к ране на шее, и улыбнувшись, потерся щекой о ее щеку.
- Теперь я, кажется, понимаю, почему она была одной из мар, - ответил он тем же шепотом.
***
Клюква моментально переключилась на Хельгу, но та была готова к такому исходу. Свариться, если нужно, она любила поменьше Ягодных, но умела, пожалуй, не хуже.
- Ты ей и дух не дала перевести с дороги! - возмутилась Хельга, - а уж теперь-то ей точно твоего гостеприимства захочется, если уже не накушалась его по самое горлышко! Творишь-то чего, сама подумай? Разве так детей встречают после разлуки? Коли уж так спешила с ней увидеться, вместо того, чтобы глотку драть, лучше бы по хозяйству помочь пришла! Погляди, - кивнула она на притихшую Морошку, - от нее и слова не слышно! Ты хоть поздороваться-то успела с дочерью любимой, полгода не виденной, прежде чем крик поднимать? Успела спросить, как дела у нее? Внуков разглядеть? Или сразу в вой бросилась?
Хельга, даром что была целительницей, ростом немногим уступала, и теперь, удачно вклинившись между Сивирем с Морошкой, и Клюквой, постепенно теснила от них рыжую волчицу, шажочек за шажочком.
- Может и досталось, - не уступала Хельга, - может, все может быть. И дел он натворил изрядно, мерзких таких, что и вспоминать, и думать тошно. Только и получил он давно уже, может и не с лихвой, но порядочно. Не помнишь, как после Кровь-воды на суде завывал? Что ему твои укусы после такого? Княгиня его уже судила за преступление, Боги покарали. Что ж ты, не уймешься, пока душу из него не вытряхнешь? Вот тогда-то дети его точно нас полюбят, так думаешь что ли?!
Хельга обернулась к Морошке:
- К волчатам ступайте, - велела она, - мы тут договорим. После загляну к вам с травами.
Она проводила волков взглядом, и, вздохнув, повернулась к Клюкве. Заговорила уже спокойнее.
- Крыжовника-то не вернешь, еще и дочь потеряешь. Что ж теперь делать, если выбрала она себе такого? Она ж от такого приема еще дальше в горы удерет, - Хельга покачала головой, - Да еще и волчата у них... Не было ведь такого сроду, чтобы у черноуста, пусть и бывшего - волчата. Я говорила с ними, дети как дети, и ничему плохому их отец не учит.
Она поглядела на Клюкву сочувственно, но говорила твердо:
- Сейчас вы с их отцом разберетесь, по-настоящему, по-Яробожьи. Потом они вырастут, придут с нами разбираться. Так все и останется - на сколько еще лет? Черт с ним, с этим черноустом, раз так Морошку любит, что сюда за ней пришел, значит, не совсем потерянный еще. Не хватит ли с нас всех злобы?
- Подпись автора
аватарки от Мораны, Вороники и меня :З
Нам не сойти с дороги через топь,
Последний путь над чёрной пустотой.
И первый снег укроет все следы,
В тишине исчезнет звук шагов.

Твое сердце должно быть моим,
Твое сердце вернет мне весну.
викулу от дека, видимо с любовью
кто в болоте? а, это Викул
он всё время там, пакость, лежит
но не слушайте, дети, посул
его слово - отрава во лжи
не ходите в болото к нему,
он нарочно сидит там и ждёт...
вот сейчас я морошку веду,
а он ей гад бочок отгрызёт
викулу от морошки, точно с любовью
А там Викулушка живет
Он кровушку мою не пьет.
Он черноуст порядочный
И чуть-чуть загадочный хд