Впервые, пожалуй, Морошка слышала, чтобы Викул просил разрешения, а потому удивленно и даже растерянно потупилась, не зная, как реагировать. Он попросил то, чего у нее никогда не было, сколько не ищи по поясным карманам, или было взято очень давно у беззащитной питомицы и с течением времени отданная кровь перестала иметь какое-то сакральное значение. Будто поделиться с ним жизненной силой означало рассказать о делах на вечер или обнять - пустяк.
- Это должно меня пугать, но на самом деле... Я боюсь, что слишком привыкла. А может уверена, что ты не укусишь по-настоящему жестоко. Без причины, - ответила она и задела носом кончик его уха. Приподняла лапу выше, чтобы не пришлось склоняться слишком сильно, и прикрыла глаза, иначе клеймо на его лбу, точно немой укор, напоминало обо всех ее ошибках. - Это скорее... трепет. Волнение. Желание. Но не страх...
В подтверждение этому Морошка прерывисто резко втянула воздух сквозь зубы и мелко задрожала, когда он сделал глоток из раны и прошелся по ней языком. Она подивилась тому, что он взял так мало. В прежние времена Морошка не отделалась бы так просто. Вслед за кровью он брал и ее - или только думал, что берет, не догадываясь, как волчица ждала этого момента. Викул наверняка казался себе жестоким и властным, в то время, как все ее естество скручивало от нетерпения. Сейчас они не могли позволить себе этого, но Викул будто и в крови желал поумерить аппетиты, от чего неясно становилось: благодарить его или волноваться сильнее.
Морошка медленно опустила лапу, когда он отстранился, и выпрямилась сама. Призрачный холод его глаз был небесной лазурью в ясный день. Она слушала Викула, затаив дыхание, не перебивая, не споря, потому что этот разговор должен был состояться. И хорошо, что сейчас, когда они очутились на границе, перешагнув которую обратной дороги не будет.
Ведунья не могла совсем не думать о детях - пожалуй в его речи это зацепило ее сильнее прочего. Ее век только начался, она молода, полна сил и среди богов больше всех почитала Ладу, мать и заступницу. Морошка мечтала продолжить род волка, которого назовет своим, воспитать крепких, статных сыновей и красивых дочерей со звонкими голосами и смехом. И они, и их дети, грея рыжие спинки под оком Всеотца стали бы ее продолжением, когда не станет ее самой. Разрослись бы ягодной поляной не потому, что такова их власть или сила, а потому что единство духа и семьи крепче всякого Слова.
Но если она свяжет себя с Викулом, что ей останется?
Морошка живо представила, как волчат, резвящихся у ее лап, подхватывает злой порыв ветра и обращает в прах. И от Викула, стоящего рядом, однажды ничегошеньки не останется кроме скорби, которую, как рану, залижет время. Он ведь старше, подумала Морошка и прижала уши. Он уйдет раньше, если им посчастливится не встретить внезапную смерть... И она бы могла утешить себя мыслью, что для нее после найдется другой волк, но здесь и сейчас никого другого ей не хотелось.
Вот оно, проклятье Лады. Живи в одиночестве, окруженный зубами недругов, в крови и ненависти, смакуй свою власть, сколько влезет, но как только остынет твое тело, от тебя останется вымученный ожесточенный осколок души, ненужный в обидели мертвых. О тебе забудут, потому что появятся более властные, более сильные, более жестокие и напишут историю красочнее... Морошка стиснула губы, сдержала предательский ком у самой глотки, но в глазах все равно заблестела тонкая пелена слез.
Нет, все не так. Пусть не будет у нее волчат, смотрящих синевой отцовских глаз, но могут быть другие... Бывают и приемные дети. В стае Яробога их среди родных не выделяют, всех любят и ценят, и растят, на будущее и благо. Вдруг и им с Викулом непредсказуемые тропы Чернолесье даруют милость повстречать волчат, которым пригодится их помощь. Не сейчас, когда им самим не помешала бы защита, но после... Они поговорят об этом, когда минует шторм...
- То, что я сказала в логове было... Из вредности. На самом деле все не так,- насупилась Морошка, сдвинув брови и отводя взгляд. - Я ведь не хотела возвращаться на болота, Викул, - призналась честно. - Думала, будет лучше, если ты там в своей крови и ненависти, а я - с родней, женихами и всем вот этим... И чтоб наши миры больше не пересеклись и жилось бы нам спокойно. - она много думала о том, что бы случилось, не вернись она в то полнолуние. Стали бы они всего лишь страницей в истории друг друга или уже тогда были связаны настолько неразрывной прочной нитью, что ни зубами не перегрызть, ни колдовством не осилить. - Ты уже давал мне этот выбор, когда освободил... Я вернулась, пришла в себя и обнаружила, что нет никакой прежней Морошки: стая смотрит с жалостью, кто-то с подозрением. Думали, что я шпионкой вернулась, представляешь. Семья, конечно, заступилась, дед... ну, тот, что на суде нас разнял... охрану мне назначил, бабушка... та, что с княгиней меня вернули... Пылинки с меня сдувала. Родители надеялись, наверное, что стану, как раньше, послушной, улыбчивой дочерью. Нарадоваться не могли, - она пожала плечами. - И я на самом деле наивно верила, что все еще можно вернуть: и уроки целительства, и девчачьи забавы, и песни, и пляски, и... - Морошка улыбнулась мягко, глядя перед собой, чуть прищурилась, вскинула брови. Какой милой и маленькой казалась ей та волчица из прошлого. - Мне нравились те беззаботные деньки... Я думала влюбиться в какого-нибудь воина, из шкуры вон вылезти, чтобы понравиться его семье, нарожать детей, взять еще столько же приемных и жить так, чтоб болота остались в прошлом.
Она подняла взгляд на Викула и глубоко вздохнула. Искренность давалась легко, без оглядки на то, что он обратит ее против Морошки, и задумываться о причинах совсем не хотелось. Она скажет то, что думает, а принимать это или нет - уже не ее дело.
- Но сколько бы не старалась, я не могла отделаться от мысли, что скучаю и по нашим дням тоже. Не скажу, что это было легкое время и уж тем более безопасное. Вряд ли на болотах вообще бывает такое время. - она покачала головой из стороны в сторону. - Да и не по болотам я скучала вовсе... Вот и металась, не зная, как быть. С одной стороны стая, семья, карьера. Я могла бы однажды стать Сводящей при должном усердии, и женихи бы нашлись, только хвостом вильни... Тем более я знаю как, - Морошка смутилась, вновь уводя взгляд в сторону, но неизменно возвращая к Викулу. Все в ней от кончика носа до хвоста стремилось к нему. - А с другой... Не хотела, боялась признать, что жизнь в плену меня изменила. Что выходить замуж за того, с кем хорошо, вовсе необязательно. Что волчата - это не смысл жизни, когда собственной жизни цена - воронья кость. Что можно любить черноуста и не думать о последствиях... Тогда еще запутаннее все стало. Свои не в радость, к чужим да на смерть душа тянется. Со мной... не все хорошо...
Морошка усмехнулась, краешком губ и прильнула к Викулу, щекой огладила его шею, прикрыла глаза, растворяясь в моменте тишины. Как же с ним хорошо и спокойно, думала волчица, не замечавшая этого раньше. Опасности неизбежны, враги есть у каждого - серьезные и не очень, - но с Викулом надежнее, чем без него. Морошке хотелось, чтобы и он чувствовал ее поддержку...
- И тогда княгиня убедила меня, что без тебя жить станет легче. Что ты меня отравил и виновата не я. Так слова ладно складывала, что я ей поверила и... Дальше ты знаешь, - Морошка выдохнула, опустив напряженные плечи. - И на суде этом, проклятом, против тебя стояла, чтобы хороооошей казаться, - она обозленно стукнула лапой по земле, пропуская траву сквозь пальцы. - И после побега вернулась. И сюда шла, думая, узнаю, как ты тут, и домой под удачным предлогом. Но... Но смотрю на тебя...- снова вскинула голову на Викула, вдруг всхлипнула, не сдержавшись, и снова под лапы уткнулась. - Мои игры с полумерами обошлись слишком дорого. - голос дрогнул следом, но слез волчица не проронила. - Я устала искать оправдания своей привязанности и сожалею, что не сделала выбор прежде, чем это принесло такой вред... Я изменилась. Обстоятельства изменили... Не так резко, как тебя, но так же бесповоротно, и теперь я знаю: я не вернусь. Если ты меня прогонишь, я пойму, честно, и уйду, но не в стаи, потому что не хочу быть среди них. Ни на юге, ни на севере. Я сама себе хозяйка и больше не позволю собой помыкать. И вообще...
Она вскочила, встала напротив, взъерошив шерсть на загривке, и вдоль рыжей спины рябью прокатилась волна искр, иссушая воздух вокруг волчицы. Пожалуй, перед Викулом стояла все та же Морошка, совсем не удивительная в своем праведном гневе, однако и питал ее вовсе не он, а чувство несправедливости.
- С чего ты взял, что я не перегрызу глотку Чеславу или Бесу, если они придут убивать нас? Может у меня нет опыта, но не думай, что я вежлива с ними потому, что глупая и добрая. Я не хочу их смерти, это верно, но если они придут за нашими жизнями, пусть наивно не берут меня в расчет... Или ты уверен, что я... Что снова отвернусь от тебя, если придут яробожьи? - Губы прорезал оскал. Ожесточенный, озлобленный на саму себя. Морошка зажмурилась и тряхнула головой. - У тебя есть право так думать. Мое раскаяние - пока лишь слова, неспособные загладить всей вины, - она порывисто шагнула к нему, почти коснувшись носом его носа. - Но твоя кара и моя тоже. За гордость, за упрямство, за страх... Все это привело нас сюда и причинило много боли, но клянусь, если мы пойдем одной дорогой, они больше не встанут между нами. Я буду с тобой. Я буду твоей. Я хочу быть твоей. А то, что ты мой... Ты не мой, пока сам так не решишь быть моим, - Всегда была. С самой первой встречи и намного раньше. - И пусть осуждают, пусть охотятся. Все, кто против нас, умрут или обломают зубы в кровь, убивая нас.
- Подпись автора
любовь моя всегда выходила мне боком
ножом, подставленным к горлу
еще не больно, но страшно выдохнуть
