Когда Викул позвал ее на пир, Морошка впервые задумалась, что у черноустов тоже есть какие-никакие традиции. И раз уж ее приглашают на праздник, следовало и выглядеть соответствующе. Ведунья напросилась к морю, единственному источнику чистой воды в округе, привела себя в порядок, насколько позволяли условия, вычистилась от грязи и колтунов. Под насмешливым взглядом Викула, которому Морошка первое время не придавала значения, вплела в рыжую шерстку дягель и осоку. В общем, сделалась красивой, как могла, разве что стала чуть более худой за неделю-то в плену.

И не потому, что кормили плохо - волчица порой сама не ела, отдавая часть норнику, а часть оставляя на потом и будто забывая об этом. Не лез ей кусок в глотку, и хорошо, что Викул об этом пока не прознал. Или прознал и ему все равно - Морошка на это надеялась. В любом случае, пережитая неделя - пусть и грустный, но тоже повод для праздника.

Уже после Морошка догадалась и удивилась, почему это не пришло в голову раньше, что пир-то у Древних на одной крови. Оказавшись среди Семьи, их приближенных и питомцем, ведунья поразилась размаху окружающего хаоса. Коршуны доставили по меньшей мере двоих волков, не считая скот, что уже был в запасах, - Морошка никого из них не знала, но в мыслях помолилась о каждом. Это ей, глупенькой волчице, повезло скромно сидеть рядом с Братом, почти не поднимая взгляд на тех, кто с ним заговаривал. Ей хотелось рассмотреть собравшихся получше, - когда бы еще ей так близко сидеть в кругу Древних! - некоторых волчица даже знала, но уж лишний раз поглядывала себе под лапы, чуть дрожащие от тревоги или на пиршественный стол, от вида которого становилось дурно. Она была... Просто украшением. Ловила на себе чужое внимание, пристальное, липкое, завистливое, однако желающих  познакомиться с ней или оскорбить в очередной раз, что удивительно, так и не нашлось. И ведунья не знала, благодарить за то Викула или нет. В конце концов, если бы не он, она вообще бы не сидела в окружении черноустов и их лизоблюдов.

Волчица чувствовала себя несчастной и бессильной от мысли, что никак не может помочь жертвам пиршества. Она-то была под защитой Древнего, ненадежной в своей переменчивости, но защитой. Ведунья не возражала и вела себя смирно, улыбалась натянуто, радовала глаз. А другие... Сердце сжималось за каждого и, что удивительно, за черноустов тоже. Скорее из жалости, ведь такие чувства, как сострадание и милосердие будто потеряли для них всякую ценность, и кровь осталась  утешением их изувеченным душам.

Может и она скоро станет закуской? Обещания Викула, что ее здесь никто не тронет, стоили не больше ее доверия к нему. Но, может, оно и к лучшему, если Морошке быстро вскроют жилы на потеху публике и перестанут мучать...

Отредактировано Морошка (18.11.2024 19:58:22)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Викул и представить не мог, скольких усилий стоило Морошке не трястись от страха, свернувшись в настолько крохотный клубок, чтоб ни один волк на свете ее не нашел, даже споткнувшись. Она всем естеством противилась кровавому пиру и все, на что рассчитывала - не встретить знакомых среди черноустов, тем более - их угощения. А если бы и встретила? Что бы сделала? Вымолила бы у Викула чужую жизнь в обмен на свою? Обрекла бы другого на жалкое существование под его лапой, а сама стала кормом? Впрочем, Викул может решить, что она меняет его на бестолковый скот, и тогда не поздороваться никому. Или и впрямь сменит питомицу на другую... С момента их знакомства он так и не стал понятнее, Морошке день ото дня только сложнее становилось понимать его мотивы и стремления.

Взять хотя бы ее присутствие здесь. Он привел ее потому, что хотел в очередной раз показать превосходство, первенство среди всех? С одной стороны Викул любил свое положение и не брезговал выпячивать его напоказ, мол, смотри, Морошка, какие вы жалкие, а с другой... Разве она недостаточно красноречиво показала подчинение его порядкам. А может, он хотел похвастаться ею? Морошка смутилась, признавая, что ей бы польстила такая мысль, будь она по-настоящему красивой. Она изо всех сил старалась выглядеть опрятной, занять свободное время и не впадать в тоску, но чтобы быть красивой... Морошка и в лучшие времена не считала себя такой, ей было с чем сравнивать, а уж на болотах среди слякоти и гнили она обращалась в грязь и сырость наряду со всеми. Хоть искупалась и то хорошо, а в остальном... На нее смотрели с завистью и злобой только потому, что она шла рядом с Викулом. Вот и все.

А может в его приглашении крылось желание приоткрыть свой мир, показать, с чем он имеет дело каждый день, чтобы она... Что? Осознала? Приняла свою участь? Поняла его? Жить в окружении тех, кто жаждет твоей смерти - не лучшая жизнь, даже если ты могущественный Древний. Или все это - варварский порыв перечеркнуть устои яробожьих, о которых она порой рассказывала, согретая его теплом?

Думать о причинах было уже не к месту, зато немного отвлекало от окружения. Морошка исполняла указания Брата и повторяла за ним скорее механически, наблюдая только за ним, слушая только его и твердила себе, как молитву, что ничего ей не будет, пока слушается, пока мирится, пока... рядом. Она не верила, не надеялась - больше нет, но умела быть благодарной за лишний прожитый день.

Но поводов расслабиться было немного, по-честному, их не было вообще. Морошка сидела, напряженно выпрямив спину, опустив взгляд к земле, от чего казалась недвижимой печальной скульптурой до тех пор, пока Брату Древних не преподнесли волчицу. Сперва Морошка подумала, что та мертва. Холодок пробежал по позвоночнику, но, приглядевшись, поняла, что бока жертвы мерно поднимались. Жива. Но насколько это хорошо...

Викул обратился к питомице, но у Морошки язык к нёбу прирос. То ли от страха, то ли в попытке удержать очевидный вопрос: "Неужели Зной жив? Как он?" Викул бы не одобрил. Все, о ком она открыто переживала, мертвы. И в то же время, если Зной жив и мучается там, среди скота, то не лучше ли подписать ему смертный приговор одной обеспокоенной фразой? Но Морошка тогда не была бы Морошкой.

- Ты позволишь мне попробовать? - спросила она чуть приподняв брови в удивлении. Да, такой вопрос уместнее. Если Викул не убьет волчицу с первого раза, то уж Морошка, памятуя наставлениям Хельги, знает, куда надавить, чтобы окончить мучения быстро. Сама ведунья ни разу не прибегала к подобным методам, но если это поможет волчице, то...

Она поймала взгляд Викула, огладившего белый мех и прижала уши. В груди что-то шевельнулось, холодное, неприятное, как червяк в прибрежном иле. Морошке не понравился ни жест, ни вызванное им чувство. Ревность? К кому? К бездыханной волчице, которой не повезло оказаться здесь, как и Морошке. Или он специально? Ведунья, подыгрывая, хитро прищурилась, а потом резко вдохнула, когда он вцепился в шею волчицы, как если бы кусал ее саму. Белый мех стал красным. Морошка во все глаза глядела на несчастную - укус жертву не убил, и сердце ведуньи больно сдавило от жалости и тоски. Нашла к чему ревновать, глупая.

- Понимаю, сумрак мой, - Морошка кивнула, встретив его холодный притягательный взгляд и подивилась, что голос не дрогнул. Они будто обсуждали оленя, а не волчицу. Вот так просто. Слышит ли она их? Ведунья надеялась, что нет. - Как вернемся, могу посопротивляться и помолить о пощаде. Меня-то никакой дурью не поят.

Морошка усмехнулась. Странно было играть в его игры, но кровью она делилась так же охотно, как морила себя голодом. Так поскорее угаснет.

Когда же Брат заговорил о веселье, волчица навострила уши и проводила его взгляд, обращенный к Младшим. Некоторых она даже знала - присматривали за ней - и невольно кивнула, будто здороваясь, однако, не надеясь на благодушный ответ. Они ведь почти не общались, но и делить им было нечего. Они считали Морошку странной - она сама себе такой казалась, собирая на болотах полезные травки, проклевывающиеся после зимней спячки. Ну а что еще делать? Метаться из угла в угол от безысходности и несправедливости? Грубить им? Наоборот, Морошка умудрилась приобщить их к своим поискам, мол, они ж, как-никак, ведуны, много знают, пусть несут ей желаемое и обязательно неядовитое, а то Викул очень рассердится. Знал ли Викул, как безобидно она пользуется его авторитетом? Наверняка его это забавляло.

Но когда Младшие, точно животные, бросились сначала к еде, а потом друг на друга, Морошка инстинктивно отпрянула от яростной толпы, уперевшись плечом на плечо Древнего, будто это могло ее спасти. Он что-то говорил, но она, скованная ужасом, не нашлась с ответом. Стиснула зубы, поджала губы и чуть не заплакала. Вот что с ней будет, если самовольно жизнь в себе не задушит! Побывала уже Морошка в пасти троих Младших, и воспоминание накатило с новой силой. Она застыла, захлебываясь паникой, вжимаясь в плечо Викула - еще чуть-чуть и сдвинула бы его с места. И вздрогнула, когда один из черноустов упал к ее лапам, окатив кровью. Она легла алым росчерком через всю переносицу волчицы, и единственное, чему она порадовалась: она не поела в последний раз. Проглотила подступившую тошноту и отвращение.

Морошка машинально попыталась смахнуть с себя кровь дрожащей лапой, но лишь сильнее испачкалась, потерла усерднее. Теперь уже и кровь, и выступившие внезапно слезы, которые постаралась скрыть от всех. Как же ей хотелось исчезнуть, испариться в один миг. Прекратить свое существование, как этот никчемный черноуст. Отправиться к Чернобогу и никаким бы черноустов на всю загробную обитель ей не привиделось. Морошка оттирала кровь усерднее, лизнула изгиб лапы по-кошачьи и снова провела по морде. Нет, нет, нет. Она ведь хотела быть опрятной, не ударить в грязь мордой, не огорчать Викула. Нет, нет, нет. И прекратила лишь тогда, когда он ткнулся ей в горло. До странности привычный жест. Морошка вздрогнула, но не отпрянула.

- Они... - ведунья с усилием выдавила слово, опустила одеревеневшую лапу и бросила взгляд сперва на Младших, потом на волчицу. Снова на Викула. - Объедки? Но ты ведь ее укусил только раз.

Саму Морошку он кусал не единожды. Молнией поразила ужасающая мысль. Если белая волчица - это объедки, то насколько низко пала сама Морошка в этой пищевой цепи... Впрочем, гордость и честь ее тоже вдоволь втоптаны в грязь. Чего уж теперь страдать. Однако позволить в свою честь отдать волчицу на растерзание Младшим... Такое только Викулу могло прийти в голову. Сначала Морошка порывисто решила его отговорить от затеи, но вовремя осеклась, ведь спорить посреди пиршества все равно что привлекать внимание и более того, ставить под сомнение его авторитет. Решат еще, что он с питомицей совладать не может, раз она против его воли выступать смеет. Но  если попробовать...

- Викул, - позвала тихо, мягко, с придыханием. Морошка не раз шептала его имя, оно отзывалось трепетом в груди. - Мне все равно на этот жалкий сброд. Я не хочу радовать их, тем более поединком в свою честь. Чтобы всякий раз они поминали мое имя, вспоминая о твоей щедрости? Не хочу. Мне все равно, как они меня зовут, но по имени... Зови только ты. И... Вместо того, чтоб порадовать их, порадуй меня. Подари мне, - она чуть качнула головой в сторону волчицы. - ее. Будет мне какая-никакая компания, чтобы не сгорать от тоски, ожидая тебя с охоты. Или... - ком в горле встал, слова дались с трудом, будто толкать пришлось. - Или отпусти. Может, ее ждут дома так же сильно, как я жду тебя?

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

"Успокойся," - говорит, а Морошке только это и остается. Прижала уши, опустив голову и в панике ухватилась взглядом за травинку, пробившуюся меж тревожно стиснутых пальцев. Тоненькая травинка, хрупкая. Лапой наступишь, склонится податливо, а как солнышко взойдет, все равно к нему потянется, воспрянет и так без конца. Пока не вырвут или не высохнет сама собой. Как тут еще прекраснее станешь, когда ломают, наступают, сминают, а тебе остается... успокоится.

Проглотив рыдания, ведунья прикрыла глаза. Мурашки пробежали по телу, когда Викул ее снова коснулся, дыхание перехватило. Уже и не противно будто, не боязно, но всякий раз  волнительно, как в первый. И что самое ужасное, прикосновения успокаивали больше слов - иногда казалось ягодной, будто говорят они на разных языках, неясно где ложь, а где правда, а язык тела не обманешь. Ласковым Викул был в последнее время, и Морошка ему отвечала тем же, а если и кусал, то... Она смутилась. Привычно стало ей одну нору с ним делить, и по шагам его присутствие узнавать, и в жесткий серый мех зарываться, купаясь в объятьях, а все равно каждый раз в дрожь бросает при мысли, что только ей это в радость, а он играется до ужаса правдиво. Сегодня придет радостный, обходительный, а завтра, что не так, Младшим на потеху и тут уж как не успокаивайся, а слова отравили, глубоко корни пустили туда, где страх затаился.

И вот снова. Питомец у питомца, придумала тоже... Взглянула на Викула виновато, уши опустив с самым безобидным видом. Ну глупенькая, ну посмотри, ну поверь, взмолилась про себя Морошка, а как дальше Древний разговор завел, так обомлела, пасть против воли раскрыв. Ушам своим не поверила. Подарит? Отпустит? Почему? Хотела спросить, да по голове себя в мыслях стукнула, и сердце кровью обливалось. Да неужели новую игру какую затеял? Снова надежду дать, а потом прихлопнуть, как комарика? Или отпустить волчицу, чтоб знала глупая Морошка, что объедки будут на воле бегать, а она сама на болотах останется, Брата радовать, пока радуется? Чуть не взвыла волчица прямо посреди пира, так ей захотелось вцепиться ему в глотку. Знает она его игры! Но вместо оскала, только губы поджала, горечь сглотнув. Пусть. Она его, болота его, власть его, все его. И игры тоже. Если суждено этой волчице пострадать, Морошка утешит себя и тем, что пыталась ее спасти.

Помолчала, слова подыскивая, с Викула глаз не сводя. Потянулся волк, стройный и сильный, и каждый изгиб его Морошка знала и каждым любовалась при случае. Викул был ужасен, и природа выточила ужас в убиственую, манящую красоту острых углов и резких очертаний. Не встречала Морошка таких волков раньше, не говоря уже о близости, которую делила только с ним. И с чего вдруг решил, что ей придет в голову приставать к кому-то другому...

Может не врет он? Может взаправду отпустит беднягу? Может взаправду зла не желает? Верилось и кололось. Волчица так и не нашла в себе храбрости задать эти вопросы. Только когда он выпрямился, подмигнув лукаво, уткнулась волчица носом ему в щеку, лизнула пересохшим языком по короткой серой шкуре и шепнула:

- Спасибо.

И не было у нее других слов, только благодарность от всей души. Если волчицу можно спасти, твердо решила Морошка, я не буду об этом жалеть. И Викула не обвиню, ведь без него не было бы и шанса на спасение.

- Как долго держится дурман? - спросила так же тихо. Морошка замерла, не отстранившись и обжигая внезапно сбившимся дыханием его морду. - Мы можем оставить ее в нашей норе, а потом... - сердце забилось чаще, в ушах отзываясь. Искорки надежды хватило, чтоб солнце засияло посреди кровавого пиршества. Заулыбалась Морошка впервые за все время, предвкушая, как спасет волчицу и сколькими благодарностями Викула одарит - голова кругом. За такое и должной быть не в горе. Всколыхнулось в груди теплое чувство, затрепетало так наивно, по-девичьи, и посмеялась Морошка тихонько, и подмигнула Викулу, пусть не так искусно, как умел он, -  А потом давай убежим. Или я убегу сама, а ты меня догонишь и... - снова дыхание перехватило.  - Я буду сопротивляться, молить о пощаде. И придумаю что-нибудь еще.

Отредактировано Морошка (04.12.2024 12:25:43)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

- Значит узнаем, - Морошка кивнула. Она попробовала вспомнить, растут ли на болотах в весеннюю пору травы, способные быстро выводить токсин, но даже если нет, время - тоже лекарство, главное покой, чистая вода и питание по возможности. И как удобно, что у ведуньи проблем с этим не было! Морошка внутреннее запрыгала от счастья: она непременно вылечит волчицу, иначе никогда больше не назовет себя целителем. И осознание ценности собственных знаний, которые, казалось, никому стали не нужны, - лечила она теперь иначе, - вскружили голову. Значит, Морошка еще кому-то нужна... Викул-то мог и без нее, а вот волчица не сможет, и Морошка ее выходит. Обязательно.

И будет благодарна. Несмотря на то, что по ее просьбе Викул уже выделил нору, позволил завести логовика и собирать немногочисленные травы, Морошка не переставала удивляться его согласию. Она списывала это на забавы, мол, как подарит, так и отнимет, и, чтобы не огорчать себя, упорно не привязывалась к новобретенныи вещам. Они были его. Как отнять то, что и так твое, верно? А все, что он мог забрать силой, теперь отдавала сама: и слова, и ласку, и внимание, и кровь - все равно их некуда девать, а Викулу в радость. Чего греха таить, Морошке нравилась его радость, его колючая улыбка и искорки в глазах, буйное смешение гнева и веселья, коварства и радушия,  и иногда это заражало волчицу схожим озорством.

Хитро стрельнув глазками в ответ Викулу, Морошка опустила голову, повинно прижала уши и поплелась за ним, держась рядом, словно кроткая маленькая овечка, недостойная чужого внимания. Не ей же, в конце концов, отвечать, почему Брат вдруг покинул кровавую пирушку, а он - Морошка не сомневалась, - что-нибудь да выдумает сам.

Когда они вышли на улицу, волчица облегченно вдохнула прохладу почти одновременно с Викулом. Тяжелый дух болот уже стал частью Морошки, его запахи снились ей, с ними она засыпала и встречала рассвет. Как, например, сейчас. Мутный, зеленоватый отблеск солнца едва показался сквозь ветви - горбатые шипастые заросли. Это от них тянет сладостью в полном безветрии, это от них порой кружится голова.

- Ты? - Морошка приподняла брови. "Если и суждено тебе, Викул, молить и пощаде, то князей или волхвов, уж точно не меня," - подумала и  усмехнулась. Пожалуй, даже их Викул умолять не будет. Огляделась - не смотрит ли кто - и тихо засмеялась. - Выходит, ты теперь глупенькая Морошка, а я жутко-обаятельный, спесивый и вредный Викул? - она насмешливо подергала ушами. Наконец после пиршества ведунья чуток взбодрилась. Мало кто не из числа черноустов выходил живым и невредимым из пасти таинственного скелета, тем более унося с пиршества почти целую волчицу! Морошка чувствовала себя маленьким героем и, виляя кончиком хвоста, бодро затрусила за Викулом, привычно держась рядом, но чуть позади, не выставляя голову дальше его плеча. - А что? Мне нравилось быть черноустом... То есть, играть черноуста, - тут же поправила. - В Яробожьей стае много забав, особенно для волчат. Но и для пиров им повод не нужен, и зря удивляешься, кровь они тоже пьют, - она рассказывала живо, но вполголоса, чтобы случайный слушатель не подумал, будто питомица вольна на равных говорить с хозяином.

- Как только наступит лето все волки, достигшие трех лет, пройдут Оборот, полакомятся священной добычей и испьют крови князя. Это объединяет молодых с богами, землей и стаей. А ведуны после получают свои вторые имена. Праздник будет с размахом, - Морошка начала за здравие, закончила за упокой. Она так и останется Зарянкой - птичкой, хвх, - и никогда не пройдет Оборот, как будто боги уже призвали ее к себе ибо на болотах только они знали ее имя. И Крыжовника тоже. Но были еще Рогнеда с братом и ее подруги, и... Ведунья притихла, прижав уши, выдавила из себя улыбку. Зря вспомнила, зря. Пока не вспоминаешь, легче даже на болотах живется, да и к чему черноусту ее горе, только вновь душу терзать примется. Глупая Морошка, глупая. Она посмотрела на Викула виновато. - Прости, я наверное разболталась...

Мысли заметались, снова тревожные, и не отогнать, будто рой мух над давно гниющим трупом. Морошка глянула на белую волчицу, надеясь отвлечь себя мыслями о чудесном спасении. Какая разница, как там пройдет Оборот, ей-то уж кусочка от лося не отложат, она, считай, мертвая. А белая волчица выживет, если Викул не соврал, и надежду на это Морошка лелеяла, припрятав под сердцем.

- Я так и не спросила, в честь чего был ваш праздник? Какие праздники у вас есть? Какой тебе больше запомнился?- ведунья нашла в себе силы говорить дальше без дрожи в голосе: - Тебе ничего не будет за то, что мы убежали?

Морошке-то ничего не будет, пока с ним все хорошо. И так неприятно откликнулась в душе эта мысль, будто она его использует, чтобы добиться безопасности. В то же время не он ли обрек ее на это? Вот и пользуются друг другом теперь, каждый по-своему.

Отредактировано Морошка (18.12.2024 18:51:01)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

- Ага. Высокомерный, заносчивый с вооот такой гордыней, - тихо смеялась Морошка и сплела из рассветного луча широкую дугу в воздухе, определяющую это многозначительное "вооот". Но чары тут же осыпались золотыми искорками, стоило пройти под дугой. - Но мне нрав... Ой, осторожнее, - она обернулась к волчице, которую он нес, убедилась, что все хорошо и довольно выпятила грудь, шагая дальше. Морошка и сама будто опьянела, окрепла, пришла в себя, а может болотный воздух голову вскружил: - Она очень красивая. Не испорти свой подарок.

Морошку на самом деле мало беспокоила чистота шерсти пленницы, но даже небольшой удар мог навредить ослабевшему организму. Она переживала, как бы дурман не оказался смертельным, чтобы исключить случаи, когда пленника забирают с пира без спроса. В то же время вряд ли найдется желающий напоить Брата Древних ядом. Он выпьет крови здорового питомца, поправится и тогда полетят головы. Викулу бы, конечно, понравилось, но Морошка гнала от себя опасения. Никто его не отравит, и она будет жить, пока живется. И радоваться будет, чтобы он был весел вместе с ней. Что еще надо питомцу?

- Что-то вроде того. Традиции моей семьи диктуют выбирать ягодное имя после благословения. У нас и Малина есть, и Воронец, и Паслен... А я, вот, Морошка. Снимаю усталость, повышаю настроение и помогаю не болеть, - ведунья посмеялась. Она выбрала это имя, потому что погостила с Хельгой на северном берегу, и кисло-пряные рыжие ягодки, которыми угостила их одна из мастериц зеленой учины, так ей понравились, что другого имени Зарянке уже не хотелось. Морошка улыбнулась по-доброму, огладила головой его плечо. Может и хорошо, что он не знает ее настоящего имени, а то, что второе не закреплено перед богами, знать и вовсе необязательно. У него такое же.

Морошка не раз задумывалась, а сколько же Викулу лет. Проживая на болотах он, тем не менее, много знал о восточных укладах от пленниц, от Младших и Коршунов, бегущих на болота ради силы или от правосудия. Он казался Морошке мудрее, во многом опытнее, и волчица тянулась к образу мрачного, древнего хозяина. Ее будоражила мысль перед неизбежной гибелью разок прикоснуться к чему-то запретному, великому, могущественному, скрыться в тени его влияния. Ей нравилось дарованное чувство защищенности и неприступности, и ей ничего не стоило быть внимательной и заботливой ради этого. Викул целиком был таким, и она смирилась с его натурой, принимала, согревая теплом и лишь в мыслях жалея изувеченную душу.

Самой опробовать Слово Морошка никогда бы не решилась, не променяла бы данную богами возможность порождать жизнь на существование среди болотной грязи и зловония. Она, порой, не очень понимала Викула и его наслаждение чужими страданиями. Что хорошего в том, чтобы утопить Морошку? Или отдать Младшим, слушая, как она кричит? Холодок пробежал по телу от одной мысли, но совсем безрадостный. Тогда ведунья представила на этом месте белую волчицу, но и тогда не почувствовала ничего кроме ужаса и, пожалуй, глубокой печали. Как же должна быть несчастна душа, раз приходится заполнять ее бессмысленной жестокостью. Будто других вариантов нет. А может и нет. Где ему здесь найти уют и покой, когда всюду мерещатся враги?

Морошка наивно надеялась, что таким для него иногда становится логово, где она поселилась. Островок стабильности и безопасности, где никто не упивается желанием вспороть ему горло. Она его ненавидела, всем сердцем. Не из зависти или злобы на его власть и силу... Но они помогали ей жить, делиться добром и нежностью. Ее бесконечно радовала мысль, что она еще способна на это. В безысходности и из отчаяния, зато не беспокоясь о зверствах и кровожадности, с которой он сталкивался каждый день. Иногда Морошке казалось, что они с Викулом настолько противоположны, что дополняют друг друга.

Она слушала его рассказ и, что удивительно, не ужасалась. Она теперь знала много историй о пленницах, очевидно, мертвых, о врагах, чьи хребты ломал его кадавр. Что ей до горсти пленных, пустивших свои жизни на кровавый ритуал много лет назад, задолго до ее рождения. Печально и кошмарно, но не в этом ли кроется ответ на все вопросы. Викул упивался своим величием, властью и силой, и не Морошке упрекать его в этом. Он такой, какой есть. Знала она лишь одно: на каждого зверя, рано или поздно, найдется зверь покрупнее, а место изверга пустовать не будет. Пусть уж лучше это Викул.

- Ничего себе, - выдохнула волчица, окинула его взглядом от кончика носа до хвоста. Сколько же потребовалось крови, чтобы он мог искупаться в ней? Фантазии Морошки не хватило бы представить нечто столь жеткое. Она бы и не поверила, если бы своими глазами не увидела таинственный скелет, черноустов и кадавров, жажду волчьей крови и убийство ради убийства. Это был не ее мир солнечных полян и сытной жизни под крылышком семьи. Однако Викулу Морошка ответила воодушевлено, потому что этот мир поражал ее: - Как много у вас завязано на чужой крови. И ты весь в нее уместился? Наверное жертвы для ритуала тебя тоже ненавидели, но... - Морошка пожала плечами. - Зато они умерли быстрее, чем скот на пастбищах. Отдашь меня на какой-нибудь ритуал? Я хоть полюбуюсь напоследок, - ведунья усмехнулась. Не то, чтобы она не боялась смерти, но будь у нее выбор, она бы предпочла бы мгновенную. - Я столько нового узнала, оказавшись здесь. Мир стал мрачнее. И многограннее...

Кровь. Ненависть. И власть.

Другому здесь места попросту не было. Морошка печально улыбнулась - и как она со своей наивностью, верой в чудо и доброту прожила так долго? Она знала ответ, но понятия не имела зачем бы Викулу брать на себя ответственность за ее жизнь. Ясное дело, что завтра она завопит в пасти Младших, если ему захочется, но зачем тогда защищать то, что ничего для него не стоит? Морошка казалась себе жалкой, даже ничтожной, намного ниже самого мелкого черноуста из черни, а Викулу до сих пор зачем-то нужна ее жизнь.

Они скоро добрались до логова, и знакомая тропка закончилась вытоптанной лужайкой перед узким лазом в просторное лежбище. Морошка проследила за тем, как черноуст опустил волчицу, и вмиг она перестала для них существовать, стоило Викулу приблизиться. Ведунья встретила  пронзительный, прожигающий холодом взгляд и движение. Он уткнулся в шею, туда, где совсем недавно она залечила очередной укус, и Морошка присела, податливо подставляясь его зубам.

- Ведун или воин - решаем не мы, месяц мой. Но мы можем... Тут мы можем быть, кем захотим - Морошка огладила переносицей мех на его плече и выше. Коснулась языком серой шерсти на щеке, тревожно подрагивая всякий раз, оказываясь с ним так близко. Она предвкушала укус, ей до одури нравилось быть беззащитной в тени его жажды обладать ею. Она почти забывала о том, что ему сгодится любая другая волчица, - Хочешь стать яробожьим? Одолеть коварную темную ведунью? - она шептала горячо и взволновано, коснулась чуть огаленными клыками скулы, будто примеряясь для укуса, но вместо этого ткнулась теплым носом. - А тебе по силам такой подвиг, светозаров сын? У меня есть кое-что посерьезнее магии и клыков...

Морошка дразнила и хихикала, щекой прильнув к его шее. Она не была коварной, тем более темной ведуньей. И сама идея представить Викула яробожьим воином казалась глупой. Никакие мечты не сделают из него благородных и гордых южан, оставшихся в памяти волчицы. Но ведунью соблазнила мысль показать ему и свой мир.

Отредактировано Морошка (03.01.2025 06:36:55)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

"Нет, говорит," - рассердилась про себя Морошка. Почему? Разве не весело вспороть ей горло, как скоту, чтобы в ее крови искупался какой-нибудь его сородич? Она почти понимала толк в его забавах и, не разделяя кровожадности, научилась закрывать на нее глаза. Так было проще. Не думать о его жертвах, о яробожьих патрулях, которые он мог гонять на границах. Морошка ничего не могла поделать с его жестокостью, зато могла ей подыгрывать. И если бы он согласился убить ее быстро, она бы даже покричала, если нужно. Все лучше и быстрее, чем... Мысли давно рисовали совсем мрачные картины.

В какой момент смерть стала одержимостью? Живут же здесь питомцы: днями, неделями, годами. Как-то мирятся, сдаются. И Морошка иногда рассуждала о том, что смогла бы жить с Викулом и, наверное, по-своему его ценить. Она умела быть благодарной, уступчивой и мягкой - яробожьи вложили ей это с рождения, и Морошка не чуралась приобретенных качеств. Но как долго это продлится? Сколько пройдет времени прежде, чем ему наскучит ее кротость? Сколько, таких, как она, надеялись на его милосердие? И что будет, когда появится волчица красивее, ласковее, поумнее глупенькой Морошки? Она искоса взглянула на белую пленницу. Лучше не знать ответов на эти вопросы, не придумывать и не обманываться. Репутация Викула говорила сама за себя. И раз сбежать своими лапами не получится, она постарается сбежать иначе. Туда, где ее не достанет ни один черноуст. Даже Викул со своей властью.

Почти полное отсутствие страха перед смертью толкало Морошку на безрассудства. Она искала лазейки для встречи с Крыжовником, потому что никого из родных при жизни уже не встретит.

- На самом деле яробожьи игры придуманы так, чтобы воин всегда побеждал. А если он недостаточно ловок и силен, то становится водящим-жмуриком. Черноустом, по-нашему. А это фу-фу-фу, - она скорчила рожицу, будто наелась кислятины, засмеялась и призналась: - Я часто проигрывала. Да и воин из меня так себе... А ты сильный и проворный. Из тебя получился бы какой-нибудь разведчик. Или лазутчик, объяснила Морошка, улыбнувшись широко и насмешливо, совсем не по-злодейски. Раньше она представляла его Сумеречником, но тут ей на ум пришли Соколы, и распорядись Яробог иначе, из Викула получился бы ловкий светозаров сын. Любуясь им, Морошка улыбалась, как дурочка, потому что на ум все-таки пришла нужная игра.

- Ах, да, - она спохватилась и оскалилась, грозно сдвинув брови к переносице. Голос ее был наигранно суров: - Мы же на болотах и я - темная ведунья. Поэтому правила меняются, жалкий воин.

Сами правила Морошка не объяснила. То ли хотела навести интригу и удивить черноуста в конце, то ли разозлить, вывести из себя и напугать по-настоящему, чтобы убил без сомнений и жалости. Хотя какая у него жалость? Просто убил бы.

- Отгадаешь загадку и поймешь  суть игры, - сказала она, подкравшись ближе.

Лукаво стрельнув глазками, Морошка обогнула Викула и шагнула ему за спину, обтираясь боком о выступающие позвонки, на миг ткнулась носом в загривок, вдохнула знакомый запах. Жест показался ей таким простым и естественным, словно они действительно настолько близки, чтобы позволять друг другу случайные и до дрожи приятные касания. Поддавшись порыву, Морошка лбом прижалась между лопаток волка, слитным движением провела по плечу. Как же приятно было гладить его и делиться теплом, как легко бы все было, не потеряй она ответ на свою загадку. Как бы ей хотелось не думать о смерти и просто жить, но все это глупости и его игра, пострашнее той, что она задумала. Наконец отстранившись, Морошка продолжила, шагом отмеряя каждую фразу:

Однажды отняв его, будешь прощен,
Дважды отняв - его же лишен.
А кого-то смело им одарив,
Будешь обманут,
А может, любим.

Точно хищник описывая круг около жертвы, волчица непременно скалила зубы. Ответ на загадку был прост, но откуда бы черноусту его знать. А пока он думает, у нее есть время подразнить еще больше, и чувство вседозволенности и бесстрашия перед карой за содеянное приводили Морошку в восторг. Она умрет, но вдоволь насмотрится на его страх, негодование, злость, потому что весело должно быть только темной ведунье

- Водящему закрывают глаза, ибо черноуст отвергнут богами и потому слеп, - она закончила полукруг, выскочила вперед, разрывая расстояние, и обернулась через плечо. - В нашем случае воин..

Прежде, чем Викул смог бы возразить или что-то предпринять, ведунья ухватила предрассветный лучик и заклятьем отразила его в глаза черноусту. Безболезненная вспышка, и свет ослепил его.

- Сними его, если будет... Не по себе. Оно слабое и продлиться недолго, но мы успеем поиграть, - насмешливо предупредила Морошка, и ее тоненький голос будто стал тише. Или отдалился. Раздался приглушенный шорох травы под ее лапами. - Слушай и ищи меня, если хочешь победить, глупенький воин.

Волчица отскочила от черноуста широким прыжком и остановилась, лапами ударив по земле. Собственное превосходство в этот миг дурило голову. Она ему не поддавалась, только сдерживала восторженный писк. Что же сейчас у него в голове? Что за мысли закопошились в панике? Морошка могла бы рискнуть и удрать, могла бы завести его, слепого и беззащитного, в случайную трясину или сотворить то, что он сам себе напридумывает в эту секунду. Она ничего из этого не хотела, но не все же ему забавляться.

- Викул, - позвала она издалека и метнулась в сторону, чтобы сбить направление.

Куда бы пойти? Для щенячей игры хватало бы поляны, но Викул не должен поймать ее слишком быстро. Вести его к чудовищному скелету значит наткнуться на ненужное внимание, как и уходить на восток. Их заметят и начнут задавать вопросы. А если нападут? Тогда заклятье можно снять, и противники пожалеют, что им помешали.

Нужно место укромнее, тише. Волчица развернулась на запад, к Колючим зарослям, где редко ошиваются посторонние, и в пару уверенных прыжков отдалилась от Викула. Пусть думает, что она ускользнет, исчезнет, растворится, пусть ищет и сердится от неудачных попыток, пусть винит себя за свою оплошность, пусть винит ее за коварство и безрассудство. Пусть. А она будет рядом, чтобы вовремя подставить шею под его клыки.

- Викул, - окликнула весело вновь.

Отредактировано Морошка (27.01.2025 07:04:02)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Морошка застыла, разглядывая перемены, тенями скользящие по лицу Викула. Растерянность, замешательство, капля страха в дрогнувших на мгновения плечах и напряженной позе. Или показалось. Пастух - так его часто звали Младшие - умело скрывал чувства за насмешливой гримасой или пронзительной, пугающей холодностью. С шуткам, издевками и прочими попытками ее задеть, ведунья научилась бороться ответным весельем. Улыбалась в ответ на улыбку, потакая его забавам. Временами это действительно веселило и поднимало настроение. Но второе его состояние в купе с молчанием, пугало ее гораздо больше. Викул будто делал шаг вглубь себя, что-то кропотливо анализируя, а затем выдавал непредсказуемый результат. Как сейчас...

- Поиграем, - согласилась Морошка, проглотив подступивший к горлу липкий ком страха. Не этого ли добивалась, ослепив Брата Древних? Не на злобу ли его рассчитывала? Ох и дуреха. Однако между ними было приличное расстояние, он слеп, - ведунья видела это в пустом взгляде, устремленном в никуда, - и приободрилась. Расправа будет, но не сейчас. Нужно подождать, приготовиться. Сердце заколотилось о ребра, шерсть поднялась дыбом, но, поборов подступающую раньше времени панику и сделав еще скачок в сторону, Морошка тихо засмеялась и поинтересовалась как будто заранее: - Мне кричать: "Спасите! Помогите" или "Хозяин, еще!" - что лучше звучит?

Выпалила и смутилась от колющей игривости в голосе и откровенного намека. Морошка вдруг почувствовала себя бесстыжей, и безнаказанность за это всколыхнуло азарт. Раньше она не представляла, что скажет самцу нечто подобное - то ли скромность, то ли неискушенность, то ли честь семьи, которую она представляла, держали волчицу в рамках. А здесь ее некому осудить, кроме черноуста, который сорвет с ее губ и тот, и другой крик. И, может, одновременно.

- Викул, - ответила она на свое имя, и повела его за собой на запад.

Путь Морошке давался легче, она, по крайней мере, видела дорогу, огибая на вид ненадежные участки болота, и оборачивалась лишь за тем, чтобы поглядеть по сторонам, не идет ли кто, позвать Викула и убедиться, что он не отстает. Иногда останавливалась и кружилась рядом, чтобы разнообразить игру, и почти давала себя поймать, а он, поддаваясь по только ему ясным причинам, шел за ней осторожно, с опаской, но будто и сам уже втянулся и сдаваться не намерен. Конечно, вредную питомицу за опрометчивые заклятья следовало наказать, и какое бы преимущество не чувствовала сейчас Морошка, она надеялась по крупицам наскрести для себя причины на смерть. Ему ведь ничего не стоит, оказавшись один на один, убить ее на месте, не бегая лишний раз за Младшими?

Ведунья на секунду затормозила. Странно все складывалось: по ее следам идет Брат Древних, а она боится угрозы, которая, наверное, вдоволь резвится на пирушке и, наглядевшись на питомицу, только и ждет, когда же ее отдадут. Холодом окатил страх и дрожью замер в подкосившихся лапах. Нет-нет-нет. Она сделает все, чтобы уйти раньше. Но учащенное дыхание, неровный шаг и шлейф ужаса, смешавшийся с запахом, уже выдали тревогу Морошки.

- Ви-Викул, - окликнула она. Ей вдруг захотелось прервать игру сейчас же, в груди сдавило отчаяние. Однако сдаться сейчас, означало дожить до завтра, а завтра... Морошка уже не загадывала, и вместо жалобной просьбы на выдохе подразнила: - Ты все еще меня не поймал, глупенький... или как там... жалкий воин. Я такая неуловимая.

Она сдавленно рассмеялась, отмахнулась от пугающего наваждения и резко развернулась, встречая преследователя лицом к лицу. Расстояние оставалось приличным и Морошка была готова сорваться с места, чтобы продолжить игру, однако они прошли уже достаточно далеко и ей начинало надоедать. От неприятностей по болотам не набегаешься, когда и слабость накатывает, и живот сводит от голода. Кажется, она немного ела прошлым днем, но прогулка выматывала не меньше, чем пиры и купания.

- Как думаешь, куда я тебя веду? - спросила Морошка тихо, загадочно, вкладывая в речь угрозу, даже если не очень получалось. Она отступала в сторону с каждым словом, но острые уши Викула ловили шорох ее шагов, ноздри подрагивали. - Может, в трясину? Или в западню? А вдруг вопьюсь в глотку? - Морошка усмехнулась и с укором добавила. - Или ты нашел ответ на загадку и поэтому такой смелый?

Отредактировано Морошка (01.02.2025 19:51:35)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

- Конечно хочу, месяц мой! - иронично воскликнула Морошка. - Уже не терпится узнать, что мне будет за такие шалости.

Она посмеялась, пряча печаль. Училась этому, играла голосом, мимикой, из грусти выкладывала радость, пока неумело, но с каждым днем все лучше. Так проще, так сердце не замирает при звуке знакомых шагов, так слаще спится, уткнувшись в серый мех в надежде, что Викул поднимется и молча уйдет. А вцепится в глотку, так значит, доигралась. Ей не хотелось умирать, но больше чем смерти, боялась Морошка жизни. Не лелеяла свое отчаяние, искала в плохом хорошее, и даже когда слезам давно бы пора литься ручьем, глубоко вздыхала и шла дальше.

И сейчас, слушая Викула, отступая назад, едва он делал шаг навстречу под монотонную речь об убийстве, Морошка пожалела, что угрожала ему. У него получалось гораздо лучше. И чтобы унять дрожь в лапах, ослабить тяжесть ужаса в груди, затравленный сознание волчица старалась думать о чем угодно кроме того, как приятно ему было убивать. Волчиц, что жили здесь. Волков, вставших на пути. Верея. Крыжовника... Морошка забыла, как дышать, предательский ком поднялся поперек глотки.

- И смотреть, как убивают за тебя, - сказала бесцветно, и сердце кровью обливалось от воспоминаний. Призрачный лес. Такой же рассвет, только чуть холоднее. Слова брата, который поклялся, что не уйдет без нее. И не ушел. Остался тяжелой тянущей тоской. - Я помню.

Морошка стиснула зубы, вдруг ощутив такую злость, что трава под лапами затлела, опаленная жаром магии. Ведунья сама не знала почему сдерживает порыв. Ударить бы Викула, пока не ждет, ослепить по-настоящему, выжечь на пугающей морде всю шерсть до белеющей кости, чтобы кожа оплавилась воском, чтобы кричал о пощаде на весь лес, чтобы... Но Викул был прав. С самого начала дал понять, как слаба она, и кишка у нее тонка причинить другому серьезный вред.

Не его ведь в том поединке убить хотела, сама о его силу разбиться надеялась.

И на поляне унизить себя позволила, испачкалась в грубой ласке, потому что убить оказалось сложнее, чем сдаться сильному.

Морошка подавила вопль и вовремя улизнула прочь. Челюсти Викула схватили пустоту. Задыхаясь от чувств, еле стоя на лапах и поджимая хвост, волчица бросилась дальше, не различая дорогу под пеленой слез перед глазами. Смахнула их со злостью, и собственная игра показалась беспощадной пыткой.

- Яробожьи... загадки любят, - ответила Морошка.

Она часто и глубоко задышала, возвращая голосу прежнюю силу, внушая себе, что рухнуть на землю без чувств все равно что сгинуть. "Я сбегу по-своему,"  - твердила она уперто. - "Заберу себя, и ты ничего не сможешь сделать, потому что твоя власть - иллюзия, твоя сила - твое проклятье. Ты останешься один, Викул, и никакая погоня, никакая даже самая сладкая кровь и нежность десятка волчиц не заменят того, что ты у меня отнял. И то, что отнял, я тоже заберу, так и знай!".

Морошка дернула ухом.

- Корм? - переспросила она, удивляясь, как такой ответ вообще пришел ему в голову. Она остановилась, нахмурилась, не понимая, шутит он или всерьез. Ответ вышиб все мысли, оставил только замешательство. - Нет, конечно, нет. - сказала снисходительно, прощая его промах. Корм. Почему корм? Как он пришел к такому? Морошка выдохнула, запрятав горе подальше, лениво выплывая в реальность, и сама озадачено примерила ответ на загадку. Но камешек оказался крупнее обозначенной ямки: - Я поняла: у тебя аппетит разыгрался. Или тебя лихорадит?

Морошка удивлялась тому, как легко дразнила его, кидая случайные и не очень фразы, но сложнее было понять почему на самом деле говорит это. Разжечь гнев? Распалить желание? Она начинала игру с мыслью, что выведет Викула из себя и обязательно нарвется на ужасную кару. Но теперь, ускользая, имея власть над ослепленным Братом Древних, сравнимую с его властью над ней, Морошка сомневалась. Желай он убить ее, покарать на месте, сокрушить и раздавить, как все, что ему не нравилось, ведунья давно бы ныряла в болоте. Сама ведь дала возможность снять чары, а он... Растягивает удовольствие?

Ведунья остановилась перевести дух. Она не была голодна, чтобы валиться с лап, но заметно устала в сравнении с Викулом. Пожалуй, ее образ жизни не сильно изменился по сравнению с Яробожьм. Она все так же сидит в норе и покидает ее по редким указаниям. Может поэтому от каждой вылазки на болота Морошка черпала впечатлений по максимуму.

И к чему же приведет эта? К смерти? К разгадке? Или насмешкой над разгадкой? Морошка придумала, казалось, очевидный стишок, даже щенок бы понял, пораскинув мозгами. Почему же не мог Викул? Он не был глуп, знал и умел так много из того, чего Морошка не пробовала прежде. Он владел всем, чего касался ее взгляд. Однако и у Морошки было то, в чем он вовсе не разбирался. Например, Яробожьи традиции, о которых Викул мог послушать, но в отличие от ведуньи, никогда не увидеть. И целительство. Морошке доставляло удовольствие доказывать, что собранные ею травы не несут вреда, что ранние корешки аира можно дарить на удачу и достаток в жилище, а настой из еловой хвои не только ароматен, но и избавляет от микробов в ранах. Кажется, иногда Викул ее даже слушал.

И об ответе на свою загадку Морошка знала больше. Или только думала, что знает, пока не оказалась на болотах, и уже сомневалась, что затеяла эту игру. Но придется пройти ее до конца, ведь чары однажды спадут.

- Сам подумай. Один раз отняв его, будешь прощен... - повторила Морошка слова загадки. Тоже, чтобы отвлечься, и едва нашла в себе силы продолжить. Отдаленно. С дрожью и промелькнувшей тоской. - Если, по-твоему, это корм, - она рывком юркнула в сторону, убегая прямо из-под носа Викула. Он подбирался все ближе, еще не видел, но угадывал очертания. - значит ты простишь того, кто отнимет меня? Или... - она насильно загоняла приступ обратно и спросила на этот раз спокойно, как будто даже с интересом: - Или подаришь, чтобы кому-то понравиться? Если так, то...

Странные мысли метались в голове. То страх обострял чувства, искажал реальность. Одна половина волчицы обречено признавала, что он избавится от нее или передаст кому-то еще, считай, как вещь, как обглоданную дочиста кость, а другая, та, что понаивнее, та, которой Морошка уже не верила, - твердила: "Точно не сейчас. Уже бы отдал, в не подарки дарил". Однако, рано или поздно, это случится, охлаждал надежды отравленный разум.

- Пообещай... - сказала она, выравнивая дыхание, прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу.- Пообещай, что не отдашь. Я знаю, не мне решать, но...  Отдай попозже. - она задержалась взглядом на Викуле. Он ступал увереннее, а значит чары спадали, вырисовывая бледный силуэт тропы под лапами и яркий рыжий мех волчицы на фоне подсвеченных рассветом деревьев. И сам он, обласканный солнцем, не выглядел столь зловеще, как на пиру. Морошка и рада была бы не бояться, однако стоило их взглядам пересечься, как тут же замерла. Голос дрогнул. - Мы еще не разгадали всех загадок. Включая эту.

Вдруг Морошка осознала, что Викул ее видит. На самом деле видит! Чары потеряли свою силу, вернули холодному взору ясность, осознанность, и мир сузился на короткое и такое бесконечное мгновение.

- Ой, - обронила Морошка. Пауза застыла в воздухе. Сердце отчитало удар. - Кажется, темной ведунье... - единственный вздох перед неизбежным. - Пора бежать!

Не сознавая, поддавшись инстинкту, испугу, панике и, внезапно, азарту, Морошка пискнула и рывком развернулась. Лапы проскользили по сырой земле, разметав в стороны брызги, и сорвали волчицу с места, точно птичку с ветки. Она широкими прыжками помчалась по сухой тропе, что приметила раньше, и один хвост мелькнул Викулу на прощание. В суматохе цеплялась взглядом за деревья, волчица нырнула в колючие заросли, сдирая о шипы клочья прошлогоднего меха и в то же время ранясь на неверном повороте, от чего запах крови стал самой верной тропой для преследователя.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

"Они бы все равно умерли," - звенело в голове.

Волчица опрометью бежала по незнакомому лесу. Она спотыкалась точно подбитая дичь, не чуя тропу под лапами, не задумываясь о том, куда ступает, зачем бежит и угодит ли в трясину, повернув не туда. Убеждала себя, что это все еще игра и в конце ее ожидает желанный исход и только потому не визжала от ужаса. А чего кричать? Сама виновата. Мимо мелькали деревья, увитые колючим кустарником, и все, на что надеялась Морошка, это найти среди них самый огромный шип и кинуться грудью, чтобы не чувствовать бухающего в ушах сердцебиения, не хватать воздух пересохшей пастью. Не быть.

"Я знаю. Знаю," - сокрушалась волчица, и это было хуже всего. Она злилась на себя за свою слабость, за то, что все еще дышит.

Злилась.

Ненавидела.

И ненависть эта порождалась страхом.

Он, сковывал и управлял Морошкой, и она помнила, когда начался этот кошмар. Он проник под кожу, побежал по венам вместо крови, тщательно вырезал на ее костях свое имя.

Викул.

Морошка боялась его.

Прямо сейчас боялась, но не бегущего следом, опаленного гневом и азартом, чистого в своем желании. Она слышала топот его лап за спиной, не оборачивалась и знала, что совсем скоро он ее нагонит. Нагонит и убьет. Но, что удивительно, не это приводило Морошку в ужас.

Она боялась, что он откроет пасть и выдаст еще нечто столь болезненное и неприятное из того, что Морошка и так знает. Но не признает? Не хочет признавать? Не хочет думать? Нечто болезненное и страшное из того, чего она лишний раз не касалась. Выдаст наотмашь ее уязвимость.

Она ненавидела его за то, что все ему видно.

"Разве ты корм, Морошка?"

"Я никто!" - хотелось кричать, но ее слова ничего не значили.

Она старалась не забывать себя, но все, что когда-то было ею, высмеяно, все, что было ей дорого, - попрано. У нее больше не было ни-че-го, что он мог забрать, кроме жизни, за которую она уже не цеплялась.

"Я не отдам тебя, Морошка".

"Почему? Что это значит?"

Угроза? Обещание? В груди сжалось, сердце, отравленное, воспаленное, кровоточащее, давило о ребра и не верило. Ни единому слову. Ведунья быстро неслась через болота, не узнавая мест, задыхаясь и поражаясь тому, откуда берет силы на бесполезное бегство, но упрямо выбрасывала лапы вперед, с каждым скачком все трудней и трудней.

Когда Викул настиг ее - Морошка не увидела, как он оказался рядом, - различила лишь резкий хлопок над ухом и поддалась удару в плечо. Без сил на всем скаку она полетела навстречу сырой, холодной земле. Сдавлено вскрикнула от неожиданности, прокатившись подбородком по сухим кочкам и, ошарашенная и сбитая с толку, забрыкалась, попыталась вскочить, но тут же осела под тяжестью чужой силы.

- Пусти! - завопила она, не притворяясь и зная, что не отпустит, но отчаяние вырывалось криком. - Пусти! Мне...

Больно.

Морошка инстинктивно, выверено вытянула шею перед черноустом, подставила уязвимые места, желая, жаждя смертельный укус, и мир застыл в роковом мгновении. Зрачки сузились, взгляд затравлено забегал из стороны в сторону, пока цвета не начали расплываться пятнами и тускнеть. Она стиснула зубы и подавила крик. Не дергаешься - легче, знала целительница, но укус у самой глотки отозвался холодом и слабостью в костях и острой болью в мозгу и, повинуясь слепым рефлексам загнанной жертвы, волчица безрезультатно, бессильно, не контролируя себя, молотила лапами по грязи, вздрагивала и тряслась от ужаса. Вплетенные цветы разлетелись, стебельки торчали из свалявшегося рыжего меха, но кажется внешний вид перестала заботить Морошку. Она отчаялась отмыть от себя болота, а себя - от болот.

- Вик-кул, - надсадно прохрипела она. Морошка знала, что умолять о смерти бессмысленно. О пощаде - тем более. И слезы тут не помогут. И крики. Но она все еще могла это делать и терялась в догадках. Почему? Страх схлынул на мгновение и его хватило, чтобы вернуть мыслям крупицу ясности. Ведунья обнаружила себя в кольце его лап, сжимавших, стискивающих до будоражащей дрожи, отозвавшейся жаром внизу живота.

Он не убивает.

Почему? Она сделала недостаточно? Она сделала что-то не так? Судорожно выискивая ответ, волчица, тем не менее, испытала облегчение. Думать о погибели загнанным, забитым рассудком и приблизиться к ней, точно к пропасти, - несоизмеримые вещи, и кромешная тьма подземелий произвела отрезвляющий эффект.

Не сейчас.

Живем? И Морошка, как водится, смиренно приняла это правило. Значит, так нужно. Значит, мало намучилась за свою глупость...

Что бы Викул ни задумал - она обмякла и затихла во власти жестоких зубов, уж слишком ослабла воля и опустошенным было ее сердце. Кровь из раны потекла медленнее, согревая теплыми струйками похолодевшую от ужаса кожу. Морошка задрожала. Или это горячее, рваное дыхание и влажный язык, смакующий остаток сладких живительных сил. Волчица ощутила как жар возвращается к ней, и опьяненная грубой лаской, - не смотря на жестокий вид, то была именно ласка, ведунья знала, - Морошка поддалась. Она отыскала опору под лапами и изогнула спину навстречу. Взгляд немного прояснился, но ведунья какое-то время исступленно смотрела в одну точку, полуприкрыв глаза, и будучи отчаявшейся, решила, что сделает что угодно и когда угодно, покуда жизнь ей была не мила. И никто не узнает, что за внешним спокойствием, покорностью и согласием волчицы скрылось полное безразличие к собственной жизни и будущему.

- Я могу заплакать и... сказать... Что ты ужасен, но... - слова с трудом пробивались сквозь сдавленную шею. Голос звучал надломлено и жалко, поэтому остаток фразы Морошка прошептала. - Я так устала... бояться. Можно... я буду глупо тебе... доверять? Один раз. Два. А ты обмани меня... когда нужно. И любить... не обязательно,

Отредактировано Морошка (28.02.2025 09:59:06)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Когда Викул ласково коснулся ее, когда его успокаивающий шепот достиг дрогнувших ушей, Морошка готова была разреветься, как беспомощный щенок. И не от того, что проиграла там, где попросту не могла выиграть, а потому что потянулась к черноусту в поисках тепла и защиты. И знала, что найдет их. Прильнула, прижалась и прокляла себя за угасающую в теле дрожь. На смену ей, растекаясь жаром под медной шкурой, возникала новая, уже знакомая Морошке с рокового вечера в Призрачном Лесу. Она ненавидела себя за обретенное желание, и в то же время чувствовала себя самой важной, тая в жестоких и грубых лапах.

- Прости, - пробормотала она, полуприкрыв глаза. Ведунья медленно подняла голову с земли, игнорируя боль в шее, и провела кончиком языка по переносице волка, нежно, кротко. Голос ее тихо шелестел: - Никудышная я темная ведунья.

Его тяжелое, сбивчиво дыхание, распаленное погоней, вторило ее собственному. Морошка прерывисто выхватывала холодный влажный воздух, и сердце бухало о ребра и в ушах. Ведунье и так казалось, что она горит в огне, но совсем потеряла способность мыслить, и голова ее кружилась без всякого дурмана.

Крепкие объятья немного ослабли. Больше он ничего не сказал, но в этом его движении таилось что-то настолько сокровенное и искреннее, что Морошка растерялась. До сих пор странно было видеть и признавать его таким: грубо прижимающимся к ней, но ничего не требующим взамен, кроме ласки и благодарности, которые ведунья почти не стеснялась ему дарить. И внутри от этого разливалось тепло.

Невидимое с этой стороны солнце наверное окончательно поднялось над горизонтом. Морошка даже сквозь плотный, линяющий к лету мех ощущала кожей дыхание Викула, и вдруг словила себя на мысли, что хочет погладить его тоже. Не рассеяно и как придется, лежа под ним, а податливо выставить перед ним и живот, и шею. И будь, что будет. Прижаться к нему всем телом, обхватить и стиснуть, чтобы весь мир подождал. Но ей было немного боязно, как если неверное прикосновение вновь всколыхнет в нем жажду или даже оскорбит. Викул был очень серьезен в отстаивании личных границ. Морошка несмело пошевелилась под ним, медленно, осторожно, доверчиво вытягивая шею перед сильными зубами, если он вдруг решит ее остановить, и перевернулась на бок. Ей показалось, что он слегка напрягся.

- Жаль, что тебе нужно быть ужасным... - прошептала она вымученно, и поискала взглядом свет его бледно-синих глаз, таких чарующе холодных и жестоких. На миг Морошке почудилась в них усталость и растерянность, но она не бралась судить наверняка. Только бы он не посмотрел в ответ... Морошка была уверена, что если он посмотрит на нее, она сразу смутится и отвернется, разрушив этот странный, хрупкий момент, когда в разделяющей их стене непонимания появился крохотный просвет.

- Но желай ты моего страха и боли по-настоящему... - Морошка отозвалась на ласковое прикосновение, чуть повернула голову и позволила Викулу зализать рану, не думая о том, сколько еще трав потребуется, чтобы залечить его труды. Она все еще слегка дрожала, и голос ее, чуть тревожный, хрупкий. - Не было бы ни норы, ни логовика. И на пиру бы я стала... развлечением, желай ты только моих страданий. - она запнулась, переводя дыхание, взвешивая слова, одновременно страшась, что скажет что-то, что его рассердит, и в то же время ни о чем не жалея. Он не хотел ее страданий. До Призрачного Леса они даже не знали друг друга, и что-то подсказывало Морошке, что будь в Викуле жгучая ненависть к яробожьему роду, он не стал бы вымещать злобу на одной лишь волчице, такой слабой и беспомощной, что даже скучно. Она не была ему противником или соперником. Она было ему питомцем, славной волчицей, которую можно взять и позабавиться, потому что иначе ... Не может? Не знает? Не хочет? - Ты говоришь и делаешь зло, но... - слишком много "но". - Почему я все еще живу? - она вдруг снова задышала чаще. Опасность миновала, она еще немного побудет под ясным солнцем, что золотил ее шерсть, питал силой и радостью. - И другие питомцы живут. На пиру я их видела. Красивые, здоровые и... Не потому ли, что ненависть, кровь и власть - это не все? Страх... Боль... Крики... Бесконечность в таком мире ожесточает кого угодно...

Чуть осмелев, ведунья немного изогнулась, перевернулась на лопатки, при этом бедра, зажатые Викулом, повернулись на бок. Морошка провела по серым, блестящим здоровьем бокам, подушечками лап пересчитывая выступающие ребра.. Она знала, что этот миг недолог, он насладится ею, - а она им, - поднимется и уйдет, потому что так надо, и будет несгибаемым и жестоким повелителем для волков, что скалят за его спиной зубы. Они подчиняются ему из ненависти, уважения и выгоды. Но здесь, в укромном, на удивление тихом уголке болот, ей хотелось, чтобы он расслабился и отдохнул. Не думал ни о чем, не закрывался, пытаясь быть неуязвимым, и не прятал то, что внутри. Ей хотелось дать ему хоть немного успокоения, потому что окружение не позволит Брату Древних, да и Брат Древних - сам себе, обычные мирские радости

- Возьми лучше заботу, возьми внимание, возьми ласку и доброе слово. Возьми... Мне не жалко, - Морошка потянулась к его губам, нежно провела языком, задела нос, смутившись. Никогда прежде питомица так не делала и боялась, и хотела последствий. А еще ощутила вкус собственной крови. - И позволь мне верить, что все будет хорошо. Мне хочется... Радоваться и радовать. Я могу. Я ведь... Я ведь росла так... Слушалась, угождала... И питомцу ведь такое можно...

Морошке все еще страшновато было находиться рядом с ним, но одновременно с этим, вопреки здравому смыслу, появилось необъяснимое, но стойкое чувство защищенности. И тоски. Она хотела верить в сладкий обман, такой манящий и желанный, и гнала от себя мысли о невозможном. Она снова пожалела о том, что он Брат Древних, а она всего лишь Морошка, и между ними не будет ничего кроме подчинения и влечения. А когда не станет и их - Морошке наступит конец.

- И обмани, когда нужно, - сердце сжалось, и ведунья вдруг заплакала. Слезы покатились к вискам, поблескивая на солнечном мехе. - и я обещаю, что не оставлю на сердце обиды. - Что толку от них тому, кто к смерти так близок. Не по собственной, так по чужой засыпать ей в чертогах Чернобога. И не лучше ли нарадоваться перед смертью? Морошка упрямо повертела головой и зажмурилась, злясь на себя, потому что слез стало больше. К горлу подступил ком страшней укуса  -  Обмани. По-другому ведь все равно не выйдет. И я буду с тобой, а потом... А потом... - Она знала, что будет потом. И даже если он не отдаст ее Младшим, даже если она смогла быть жить с ним, то жизнь та была бы недолгой, хотя бы потому, что любить и быть любимым на болотах - к большой-большой беде. Морошка порывисто потянулась к Викулу, обхватила его по бокам передними лапами и стиснула, желая стать очень-очень маленькой и беззащитной в его тени. - И ты побудь со мной. Пока у меня есть время... Викул... Месяц мой.

Она уткнулась лбом в его шею, чуть ослабив объятья, и отдалась его воле. И страшнее всего - и погони, и пира, и черноустов, - было то, что в момент слабости он оттолкнет ее и посмеется, и про себя Морошка уже заранее обиделась. Но и обиды переставали иметь значение.

Отредактировано Морошка (07.03.2025 20:45:49)

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Морошка внимательно слушала и сдерживала нервный смешок, стоило Викулу заговорит о том, какая же она особенная. И не потому, что особенной ведунья себя не считала, а потому что в такой близкий и необъяснимо трепетный момент он заговорил о других волчицах, о том, как ему было с ними скучно или весело.

Морошку это не оскорбило, часть историй она слышала в подробностях, однако поняла, что утешать словами Викул совсем не умеет. А ведь он утешал, точнее - старался, потому что угрозы его звучали иначе. И это показалось Морошке забавным и странным одновременно. Викул неприкрыто добивался ее расположения, и Морошке казалось, что волк с его опытом просто обязан знать, что делать и как говорить с волчицей, чтобы она развесила уши и бегала за ним хвостом.

Вот только он тоже был особенным волком.

Она привыкла, что все черноусты так или иначе были ведунами из стай или одиночками, переступившими черту. Ей внушали, что такие волки недостойны не любви, ни прощения, потому что сделали свой оскверняющий светлую душу выбор. А Викул... Он ведь звался Братом Древних и с самого начала должен был стать черноустом. Не потому что хотел, не потому, что заставили, а потому, что не было выбора. Если верить рассказам старших, Древние крали волчат и беременных волчиц, чтобы воспитать тех, кто будет им предан.

Морошка будто прозрела, по-новому взглянула на Викула, и сердце ее сжалось от тоски и сожаления. Он говорил ужасные вещи, и она ненавидела его за это, но он не мог иначе. Ну какой волк, чтобы успокоить волчицу, будет говорить о том, как не нравились ему все остальные. "А вот ты нравишься, потому что слабая, гордая лишь в меру, а вместо хитрости боги вложили в тебя доброту," - посмеивалась Морошка. И что удивительно, Викулу нужна была эта доброта. Может, ненадолго и он в ней разочаруется, но это и впрямь единственное, что оставалось у ведуньи даже в самый темный час.

Она изредка скользила взглядом по лицу Викула, пока он говорил, разглядывая расслабленную переменчивую мимику, и, как и обещала, принимала на веру его слова. Неужели он хочет, нет, требует, чтобы она посвятила свою, пусть обреченную жизнь ему? Разве нравы Черных Топей не диктуют унижать и убивать слабого? Тогда зачем взваливать на себя ответственность за того, кто слаб? Обещать защиту, покровительство? И на самом ли деле виной тому власть над чужой жизнью ради власти? Или беспросветное одиночество и страх, породивший эту самую жестокость?

Морошка чувствовала, что попалась в расставленную паучью сеть. Она билась из последних сил, но паук продолжал сидеть смирно на краю своей ловушки, и ведунье оставалось принять его присутствие в своей новой жизни. Принять его и простить себя за это.

Морошка потянулась к Викулу, обняла его, взъерошила шерсть по бокам и на спине, где могла дотянуться. Она была целителем, но не могла и, пожалуй, не хотела, взваливать на себя ответственность за чужую, изувеченную с самого рождения душу. Ей едва хватало сил держать себя на плаву, она не была столь мудра, чтобы наставлять на правильный путь. Да и каков он, этот правильный путь?

- Викул. Миленький, - прошептала Морошка, получая странное удовольствие от короткой шерсти, щекочущей подушечки лап. Она впервые так гладила Викула и удивлялась тому, как ей это нравится. Его зубы были близко, взгляд норовил скользнуть к ее шее, но Морошка беззаботно пропускала шерсть волка сквозь тупые черные когти и надеялась сделать так еще разок. И еще. Кажется, Викул был не против, и волчица входила во вкус. Она была осторожной, почти трепетной, отвечая на его ласку вдвойне. - Спасибо, что дал мне время. Теперь я, кажется, понимаю... Прости, что твое сокровище такое... глупенькое.

Она тихо насмешливо фыркнула и прикрыла глаза, растворяясь в теплом дыхании черноуста на своей щеке, в прикосновении языка к мокрой от слез шерсти. Кажется, Викул не злился и его прикосновения говорили за него намного красноречивее слов. И нежась в его ласке, Морошка почувствовала себя счастливой, не смотря на то, что они разделяли на двоих ту неизбежную боль, что ждет их в самом конце.

Повинуясь ему, Морошка снова встретила его взгляд и, оказавшись скованной синими, как осколки льда, глазами, затаила дыхание. И это было не похоже на все, что он делал с нею раньше.

- Господин мой, - позвала она одними губами. Морошка перестала плакать, но теперь дрожала всем телом от жара, что растекался по жилам под привычной тяжесть его тела. - Давай помолчим.

Морошка тонула в его сверкающих призрачных глазах, жадно хватая воздух пересохшей пастью, будто в один миг обнажились перед ним все ее мысли, ее желания, ее страсть, нет, похоть и жажда. Вкусив наконец нежности и ласки, о которой ей мечталось, о которой говорили другие волчицы, побывавшие в любящих объятьях, Морошка вдруг осознала, что ей нравилось то, что Викул делал раньше. В его неторопливости и мягкости она открывала для себя нового Викула, того самого, образом которого смела себя обманывать. И это было хорошо. Но словно уже недостаточно. В этот миг ей нужен был другой, жадный, свирепый и - ох, как невероятно, - грубый. Она запускала пальцы в густеющие за его спиной тени, купалась в них и, кажется, сама становилась тенью, гибкой, изящной, льнущей к своему обладателю, словно наконец обрела себя.

- Х-хозяин, - сорвалось еле слышно. - Еще.

Хрипло, умоляюще, на последнем дыхании, но в полуприкрытых медовых глазах Морошки отражалось совсем не это. Стоило искре разгореться, как вспыхнул пожар, и ведунья готова была в нем сгореть, если Викул останется рядом с ней до конца. Она стискивала его дрожащими лапами, терлась головой, не задумываясь над последствиями, вылизывала его шерсть на морде, на шее, мокрым носом водила вдоль губ. Морошка в порыве даже позволила себе укусить Викула, несильно, лишь зажав резцами кожу на его щеке. Кажется, прихватила за ухо.

И когда наваждение достигло своей кульминации, волчица что-то невнятно промычала, уткнулась мордой в шею Викула, влажную от болотной сырости и тепла, и глубоко вздохнула. Ах, как бы хотелось все забыть и сделать вид, что ничего этого не произошло. Ведь она всего лишь Морошка, а он... Но ей нравился этот сладкий обман.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Викул был такой красивый, что Морошка едва могла смотреть. Медленно оседающие тени его чар, жуткие, жгучие, - ведунья знала, - подчеркивали острые черты его морды: скулы, изгиб носа, а в томном взгляде сощуренном ласково, по-кошачьи, плясали искорки.

Морошка сглотнула. Когда она не видела его, ей было нетрудно рассуждать здраво и желать ему зла. Но сейчас… Она разомлела от жара и близости, и в голове все смешалось, прокручивало случившееся. Морошка накрыла глаза лапами, спрятала пылающие щеки, прижала горящие уши от стыда и удовольствия. И вспыхнула еще больше: она умоляла его, а он был таким...

"Глупая! - одернула себя Морошка. - Перестань!"

Но как перестать? Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее узнавали друг друга, тем приятнее казался ей Викул. Теперь он даже мог быть нежен и добр, если поверить, что неистовое пламя, вспыхнувшее между ними - не обман, которым он так легко ее завлекал.

Морошка выросла в Яробожьей стае, где замужество было обычным делом и волчицы редко позволяли себе лишнюю вольность. Особенно в ее возрасте. Неудивительно, что на нее так влиял Викул - их отношения выходили за рамки любых приличий. Это пугало и будоражило Морошку, совсем неискушенную вниманием самцов из стаи. Прикрыв глаза, волчица вздрогнула от прикосновения теплого языка к ране, и замерла так, вытянув шею и расслабившись на случай, если он вновь решит укусить.

- Мне... - она попыталась подобрать слово, чтобы не выглядеть слишком жалкой: - терпимо.

С чего вдруг такие вопросы? Хочет убедиться, что причинил достаточно вреда? Или... беспокоится? Морошка смешалась, не зная, как расценивать его интерес, или не хотела о нем задумываться. Мысли все еще были текучими расплавленными, точно воск от жара. И горели уши и все тело, дрожащее от усталости и насыщения. Как же легко было его ненавидеть, и как тяжело оказалось не поддаться соблазну ненависть отринуть. Ни о чем не думать, не взвешивать и отдавать, что просят, только бы дольше смаковать тепло слитых тел.

Чтобы заполнить возникшую паузу, Морошка пробормотала сбивчиво, оправдываясь:

- Если бы я успела залечить до конца прошлую рану, было бы легче, - она нехотя и очень лениво отвернула голову в другую сторону. Если не знать, можно не догадаться, что под слоем меха кроется укус после вчерашней встречи и многих других до нее. Морошка относилась к ним бережно. Промывая раны от грязи и собственной шерсти, она осторожно наносила мазь, если было из чего. В крайнем случае, пользовалась чарами, но большую часть сил тратила на давние следы после стычки у границы и на пастбище, а воспоминания о том, как Викул укусил ее в первый раз, до сих пор отзывались болезненным зудом на загривке.

- Я стараюсь. Потихоньку, - добавила Морошка и почти виновато потупила взгляд на шее Викула перед собой. Ей вдруг захотелось убедить его в том, что все хорошо, что она не ждет от него обходительности и доброты, но прикусила язык. Мало ли, что она думает. И все же было в их разговоре то, что она сама невольно задела и уже не могла отступиться. Ей не хотелось, чтобы ее умения показались ему бесполезными.

- Лекарств-то немного, весна на дворе, но... Смотри, - Морошка провела по переносице лапой против коротких шерстинок. От укуса остался лишь тоненький темный шрам. - Тут совсем незаметно. Здорово получилось, правда же? Остальные такими же будут.

Волчица широко улыбнулась, довольная. У нее были знания и чары, накопленные усердной учебой, и никакая кровь не могла заменить гордости, с которой на нее смотрели наставница, родители и стая. Болота стали для Морошки настоящим испытанием, и она восторгалась тем, что до сих пор справляется. Как может.

А что думал от этом Викул? Вряд ли оно ему интересно. Подавляя желание вновь растаять в леденящем до мурашек взгляде, ведунья сомкнула веки и потянулась к черноусту, языком скользнула по щеке, там, где однажды укусила, по губам, продлевая опаляющее послевкусие.

Что бы он не думал, а все следы на ее теле - дело его зубов и других черноустов. Морошка не припоминала, кто бы в стае обратил против нее клыки. Это братцу от всех доставалось, а она была до скукоты послушной, и пылинки с нее за это сдували. А сейчас? Тоже слушается, а все равно получает.

- Месяц мой, - шепотом позвала волчица, не открыв глаза. Потерлась кончиком носа о его нос. - Я помню каждую отметину. Как ты и просил, - "Нравится тебе послушание, Брат Древних? Держи."- внутренний голос мурлыкал в голове Морошки. Волчица огладила черноуста подушечками лап по загривку и плечам, улыбнулась нежно и добавила: - Иногда трудно лечить раны, которые я не вижу. На шее это сложнее всего, но... - Она наконец встретила его взгляд и пропала, сглотнув подступивший к горлу ком и проклиная себя за простое желание быть нужной, важной, прекрасной. - Я ценю твою помощь. Спасибо, Викул.

Снова разговорилась, дуреха. Если певчая птичка плохо поет, ей сворачивают шею, напомнила себе Морошка. Она с усилием вырвалась из синего омута его глаз и тут же наткнулась на синее-синее небо. Узкие облака, подсвеченные золотом рассвета находили друг на друга, напоминая дорожное перепутье. Утренняя прохлада постепенно забирала обманчивое, до одури пленительное тепло, выветрила из головы счастливый дурман, как бы Морошка за него не цеплялась.

От неожиданного вопроса, она приподняла брови и возвратилась к Викулу, словно он подергал невидимую паутинку.

- А, загадка... - она проморгалась, будто морок соблазна все еще застилал разум, но на самом деле растерялась, успев позабыть, с чего же все началось. - Там говорилось... - Морошка замялась, поджав губы. Вспоминала или слова подбирала. Ей захотелось накрыться лапами и забыться. Как ей вообще пришло такое в голову?

- Там... Я хотела... Я... - сбивчиво бормотала волчица. Она ощутила неизбежность и стыд от собственной глупости. - Я хотела показать... Суть игры.

Неловкая пауза. Морошка подумала соврать, что все забыла или придумать другой ответ, на худой конец согласиться с ответом Викула, лишь бы он не посмеялся над ней. Не сейчас. Попозже.

- Ослепив тебя, я на самом деле не желала причинить тебе вред. Тебе ведь не было больно? - спросила Морошка и продолжила: - Я дала тебе возможность снять чары, и была поблизости на случай, если нас кто-нибудь увидит, и... И не хотела убежать по-настоящему.

Волчица пожала плечами и коротко улыбнулась, мол, это ж очевидно.

- Игра не о том, чтобы сбежать или получить превосходство над тем, кто догоняет, а том, чтобы доверить убегающему возможность быть пойманным... - она взбодрилась, обхватила его лапами снова, взъерошила когтями загривок. - Я ведь знала, что ты меня поймаешь. И не потому, что ты быстрее или страшнее, а потому что ради этого все и затевалось.  Воин одолел темную ведунью.

Морошка мысленно взмолилась, чтобы хоть ненадолго он подержал пасть сомкнутой, а потом глубоко вздохнула и отмахнулась. Черноуста Кровь-Река исправит, что толку ждать от него понимания:

- В общем... - волчица медленно  притянула его ближе, ткнулась носом в шею, лизнула мех, где билась жила, и Викул мог кожей почувствовать движение ее губ. - Загадка была о доверии. О том, как оно хрупко, о том, как легко его предать. - И отстранилась, вновь уложив голову на землю. - И о том, что бывает, когда оно расцветает. Только представь, что доверие - это дерево. Чем крепче его корни, тем выше растет оно к небесам. Доверие - это ветер, несущий надежду, что завтра станет лучшее. Доверие - сущность привязанности, честности, любви и счастья. Это... - Морошка глубоко вздохнула, замерев так на секунду. Ее взгляд устремился в невидимую точку перед собой, загорелся, будто она вот-вот продолжит, ринется за мыслью вскачь, воодушевленная и наивная, но блеск поугас. Морошка медленно выдохнула и виновато улыбнулась: - такая выдумка, верно?

"Ты ведь не думаешь, что между нами такое возможно? Ты солгал, отпустив Крыжовника. Ты солгал, отпустив меня. Ты солгал, что я в безопасности. Мы - это ложь ради лжи," - думала Морошка, бережно поглаживая лапами его бока и плечи, направив горечь мыслей в механическое действие. Так было проще.

- Месяц мой, - прошептала она. - Пусть все будет так, как ты хочешь. Может ответ нашей загадки на самом деле - корм.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Морошка расстроенно выдохнула, когда он поднялся, и еще пару мгновений полежала на спине, прижав лапы к груди и разглядывая небо. Она поежилась от утренней прохлады, ловко закравшейся под влажный от сырости и близости мех, и снова стала маленькой и одинокой, как случалось всякий раз, когда Викул уходил. Морошке решила, что все произошедшее - просто очередная игра, а она по наивности надумала себе удовольствие и какую-то важность. Минутами ранее она в самом деле казалась себе прекрасной и, боги, соблазнительной, даже роковой, какой никогда, пожалуй, не была прежде. Все внимание Викула было ее, он был ее.

А теперь? Ведунья устыдилась порыву подняться вслед за Викулом, прильнуть к нему снова, и насыщаться, и умолять побыть рядом еще немного. Совсем чуть-чуть. Чтобы обнял и согрел, и укусил, если хочет, потому что перед Братом Древних содрогались в ужасе даже Черные Топи. И она содрогалась от тысячи противоречий, дробящих на куски все убеждения, мораль и принципы. Окрыленная и обреченная, желанная и опороченная, упрямая и податливая. Такая жалкая и особенная. И все одновременно. Голова кругом. Морошка обещалась подумать об этом позже.

Она наблюдала за тем, как Викул обходит ее полукругом, и смутилась, разглядывая его остроугольную хищную морду над собой. Улыбнулась в ответ на его усмешку. "Как дурочка," - упрекнула себя Морошка. Она неохотно перевернулась на бок, подметив, что лишняя грязь на шерсти уже ничего не испортит и потянулась, выгнула шею так, чтобы видеть черноуста и пока не вставать. Еще чуть-чуть. Любыми способами продлить пьянящее послевкусие.

Она любовалась его походкой, полуприкрыв глаза. Он двигался легко и гибко, будто плыл над землей, а его длинные жилистые лапы пружинили по мшистым кочкам. Лапы, которыми он сгреб ее и...

"Не о том думаешь," -  напомнила себе Морошка холодно и, поддаваясь противоречию, тут же решила, что может позволить себе обычную девчачью глупость, о которой никто никогда не узнает. Может только Викул, но, кажется, его занимало что-то свое, и волчица слушала его сквозь толщу мыслей.

- Не понимаю. Я же все делаю, как ты просишь, - она с трудом оторвала себя от земли, с безразличным смирением полагая, что игра заготовлена для нее, но слишком устала, чтобы бояться. Не успела, правда, ничего сделать, как Викул, накинул на себя тень, и ведунья тряхнула головой. - Что ты...

Его слова хлестнули больно, как всегда. Уж лучше с десяток укусов. Они обрастали коркой и затягивались, а те, что на сердце, так и гнились, пропитанные ядом. "Они бы все равно умерли"... Яробожье пламя заклокотало в груди возмущением, стоило подумать, как она умоляла Викула не убивать Крыжовника, унижалась и слова подбирала, глупая, только бы брат ушел с миром. Семья бы поняла. Простила буйной голове глупость.

Другая половина обречено вздыхала. Крыжовник не оставил бы ее черноустам, он бы не вернулся в стаю с тяжестью вины за то, что его спасли мольбы сестры. Он стал бы себе противен до конца дней. А Морошке что? У нее и дней-то немного в запасе. Тратить их на слезы и горе свое лелеять Морошка отказалась почти сразу. И от мести отказалась, испугавшись боли, все еще содрогаясь от намека на Младших поблизости. Но о таком Викулу не скажешь: не поверит или совсем за слабохарактерную примет. А от характера там одно только упрямство и голодовка.

Она подняла взгляд и обнаружила черноуста на стволе березки всеми четырьмя лапами. Застыла в нерешительности.

"Вот сейчас он умрет," - пронеслось в голове. Сейчас. А она посидит и посмотрит, как надломится березка. Он будет трепыхаться в трясине до тех пор, пока голову не скроет толща мутной холодной воды. Он будет кричать? Конечно, будет. И звать на помощь. Или посмеется, почувствовав себя обманутым дураком?

Морошка поморщилась, подумав, что могла бы прибиться к другому покровителю или к разбойникам. Во-первых, она не хотела опускаться до такого, а во-вторых, никто ж не поверит, что ушедший с пира Брат Древних после близости с ней, решил утопиться. Морошка нервно хохотнула. Она сама бы в такое не поверила, если бы не Викул, идущий по хлипкому стволу прямо перед ней.

Но если повезет, она доберется до моря на юге или до Кровь-Реки, и дальше - на восток, где простирается родимая березовая роща, где щебечут птицы на разные голоса и, может, попадется куропатка, такая нежная и славная на вкус. Там в золоте рассвета купаются кроны дубов, а ветра не влекут запах смерти.

Нужно всего лишь подождать, когда дерево хрустнет само и... Морошка отвела голову в сторону, чтобы не смотреть, прижала уши, чтобы не слушать, но на смену слепой ярости и обиде пришло что-то мерзкое и отвратительное. Нет-нет, его ничуть не жаль. Он никого не пожалел на границе. И до сих пор не жалеет.

"Тогда что же меня гложет?" - спросила Морошка и сердито фыркнула. Глупая совесть! Глупое яробожье благородство! "Напичкана ты ими, как енот блохами," - сокрушалась волчица Не поддаваясь панике и одновременно сотрясаясь от ужаса, она осторожно шагнула на топкий берег. Лапы быстро погрузились в вязкую скользкую грязь. Ведунья пошарила взглядом по округе, прикидывая план действий.

- Викул, миленький, - позвала она тихо. Он ведь ждет, что она ударит его в спину или разломит под лапами дерево, или, боги весть что еще он придумает в таком состоянии. - Это деревце тонкое и гнилое, потому что выросло в ненадежной почве. Не держат березку корни, нет рядом никого, способного ее удержать. Так и чахнет посреди болота одиноко, - Морошка старалась говорить спокойно и приглушенно, не сбиваясь, чтобы Викул отвлекся от мыслей, что его мучают, но, рассуждая о дереве, вдруг поняла, что говорит и о нем.

Времени совсем мало, неизвестно, сколько еще хватит мостика через трясину. Морошка ухватила лучик, что скользнул по серому меху, и пустила теплом по иссохшим жилам сломанной березы, чарами сплетая узелки на солнечных нитях, стягивая расползающиеся части, затопляя чарами трещины. Да покрепче. Уж в мелкой бытовой магии Морошка толк знала. Ей потребовалось не больше минуты.

- Ее ли вина, что другой земли не знает? Вот и не может иначе. Чему научена среди бледных сестер,  гнилых и бездушных, тем и живет, - приговаривала вместе с тем волчица, снова о дереве, но о Викуле. - Месяц мой...

Морошка проводила его взглядом до середины ствола и осторожно протянула солнечные ниточки дальше, штопая кору невидимой иглой. Возможно, Викул чувствовал под лапами тепло, если наступал случайно на укрепляющие чары, но сколько они продержатся, сказать ведунья не могла. Она слишком устала, давно не спала, изнывала от голода и жажды, в отличие от Викула. И ее это злило. Иногда он казался очень заботливым, а иногда думал только о себе. Как сейчас. Наелся, развлекся и пошел!

- Да что ж это такое... - она затянула еще один узелок там, куда наступил Викул, и дальше не дотягивалась. Испугавшись, что он может в самом деле упасть, Морошка резко вздохнула и выпалила: - Ты сдурел! Нашел место... Я за тобой не пойду, так и знай. И скидывать тебя не буду, стой там и слушай, а как на берег ступишь, так и закроем тему. Что решишь, то и будет, - Морошка все-таки попыталась поставить лапу на березку, но та захрустела, даже полная восстанавливающих чар. Нехорошо. Надо крепче. - Доверие - это не слепая вера в то, что тебя не обидят. Это про смелость быть открытым и про силу справляться с последствиями. И позволить кому-то встать рядом не потому, что приказываешь или запугиваешь.

Морошка фыркнула и отступила от края, не спуская глаз с Викула. К счастью, владел он своим телом так, что даже слепой через топь мог проложить дорогу. Это хорошо. Если не возвращается уговорами, будет по его. Волчица нахрабрилась, - ох и получит за это, - но продолжила:

- Невозможно контролировать все! - прикрикнула она, расплескав ударом грязь. - Никто не создаст условий, в которых мы будет открыты и в безопасности. И никто не гарантирует, что мы избежим лишений и боли, но прятаться от них все равно что жить в норе без выхода и задыхаться от собственной беспомощности. - И швырнула Викулу в спину: - Ты Брат Древних или нет? Есть на болотах хоть кто-нибудь, способный упрекнуть тебя за доверие к пленнице, которая хочет пожить с тобой спокойно, сколько уж ей там отмерено. Статус ведь не только про веселье, но и возможности. Не обязательно верить, что все случится так, как хочется, но... - она осеклась, подбирая аргумент, разогнала лапой ряску над водой и склонилась над темным отражением, очерченным рассветными лучами. - Будет хоть чего вспомнить, когда час придет, кроме болот-то этих.

А вода холодная, вязкая. Так и тянет. Морошка печально подумала, как же это тяжело и страшно, когда в груди сердце, способное не только на кровь, ненависть и власть. Хоть самой топись.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.

Морошка в который раз поразилась, насколько все было неправильно. То, что Викул прожил долгую буйную жизнь, а сейчас смеялся, ослепленный собственной магией, потому что не находил ответов на вопросы, которые Морошке, трех лет от роду, казались простыми. То, что она была им очарована и стыдилась разрывающих ее чувств.

Она думала, что способна рассуждать здраво, но чем дольше жила на свете, тем сложнее становились задачи, которые ей требовалось решить. Теперь казалось, что перед ней всегда невидимые весы, и нужно хоть наизнанку вывернуться, но не дать перевесить чаше, полной страданий. Но что это за чаша?

С одной стороны Морошка признавала, как в тишине своей темницы скучала по нему и хотела его увидеть, очертя голову шагнуть хоть на пир Древних, не подумав, что станет обедом, хоть на топкий берег, чтобы в конце услышать его ошеломляющий заливистый смех. Почти не издевательский. Боги, какой же дурехой нужно уродиться!

С другой - Морошка боялась этих встреч. Ей казалось, стоит сделать что-то не так, сказать не то и случится беда. У нее было много причин быть напряженной. И тревожной. И скованной. Она была напугана, пусть давно привыкла к своему хозяину, но, к счастью, Викула это не очень заботило.

Морошка громко, резко ахнула, когда дерево под лапами черноуста хрустнуло, и на секунду зажмурилась, но волк благополучно оказался на другой стороне, веселый и лихой, будто и не стоял на волосок от гибели. Обидеться на него следовало: навел шуму, а сам и лапки не промочил, но вместо этого Морошка наивно порадовалась, что цел и, быть может, вынес какой-то урок.

Она присела на берегу, медленно и плавно, будто даже в этом была Викулу противоположна, и постаралась приосаниться.

- Мы не узнаем, пока не попробуем. А не понравится, - улыбнулась она краешком губ, - Придумаем что-нибудь еще, - и склонила голову на бок. Вгляделась, сколько могла разглядеть на его улыбчивой морде, словно ждала отклик и боялась его получить. - Но я буду с тобой, если позволишь. Разве не это я обещала в первый раз?

Морошка смутилась своей обоюдоострой лжи. Обещаешь быть рядом, а способы сбежать ищешь. Обещаешь заботу и ласку, а сама себя придушить готова. Сама себя. Укусы жестоких слов Викула давно прошли, она не все их помнила, в общем-то, однако яд так и бурлил в крови, в каждом безобидном жесте, в каждом слове выискивая подвох и угрозу. А может, топи становили для Морошки роднее, чем ей бы хотелось.

- И вообще: тебе плена жалко? - отозвалась она, прогнав смятение и подхватив веселье, пожалуй, не столь строптивое, но яркое, новое. Словно могла его себе позволить. - Я вот не помню уж, когда в последний раз сама охотилась. Кормишь меня, защищаешь, веселишь... Совсем изнеженной стану, своенравной и капризной. Знала б, что так будет, раньше бы пришла, - волчица наиграно повела плечами и отвернулась, вздернув подбородок, даже более гордо и высокомерно, чем могла себе представить. А взгляд все равно от черноуста не оторвала. В медовых теплых глазах плескалось озорство и легкая безнаказанность, вновь вскружившая голову. - Одно огорчает, господин, - заметила, как обещала, очень капризно. К голове тем не менее хлынул жар, расползаясь по позвоночнику, - думала я, что тебе понравилось. Особенной меня назвал, прекрасной. А потом? По ту сторону топи бросил. За это тебе не стыдно?

И снова лапой топнула, и рассмеялась собственной легкомысленности. Что же творилось такое? Еще немного, и он мог убить ее, загнав, как добычу, он кусал ее, не считаясь с болью и... Морошка поежилась. Но если обернуться на пережитое за ночи, становилось совсем непонятно. На пиру Морошка была кормом, четко очертив себя от черноустов и других гостей, а оказалось - трофеем, желанным для других, но недоступным по понятным причинам. Викул защищал ее. И волчицу подарил. Звучит не очень, зато если иначе повернуть: он спас чью-то жизнь.

Морошка застенчиво прижала уши, не понимая, что за игру он затеял и какие у нее правила, однако затрепетала всем телом, и, будь у нее в самом деле крылья, перелетела бы через топь на плечо Викулу крохотной птичкой, и спела бы звонкую песню. Она заворожено наблюдала за ним и непременно себя ругала: глупое, глупое ты создание. Викулу достаточно было рассечь пасть острой улыбкой, как Морошка таяла к своему стыду.

- Морошенька. Милая... - прошелестело позади, и все веселье разом схлынуло. Уши дрогнули, и не взирая на предупреждение Викула - не взирая ни на что! - ведунья обернулась. - Что ты такое говоришь? Он же... Он же безбожник.

Рассвет разлил по земле голубой туман и влагу. Морошка любила раннее утро, но в этот раз, - и она никогда его не забудет, - новый день принес с собой отчаяние. Отчаяние, сравнимое с тем, что толкнуло Викула стоять посреди топи на хрупкой березе. На Морошку смотрели трое. Точно призраки, невесомые, нереальные, но поразительно настоящие одновременно. Брусника, сильная и крепкая осталась в памяти родной теткой с добрым и участливым взглядом. Она пожелала им с Крыжовником удачи, не подозревая авантюры, которую они задумали. Среди деревьев, укрытая прохладной тенью, стояла матушка, ярко-рыжая, коренастая и не на шуту встревоженная. Такой Морошка представляла мать в миг, когда до нее долетят вести о кончине детей, и ту же безумную, слепую надежду в голосе, ведь тела Морошки не найдут, а это значит, что она еще может быть жива. И жива! Волчица растерянно бегала взглядом с одной фигуры на другую, слишком пораженная, чтобы заметить подвох.

- Почему... почему ты не ударила? - спросил третий волк, которого Морошка не чаяла больше увидеть. - Тише, сестрица, не плачь, - сказал Крыжовник. Его голосом, его губами. Ведунья обомлела: ни жива, ни мертва сделалась, во все глаза на брата смотрела, а он ей улыбался, будто извиняясь, что напугал ее и смутил. Морошка ощутила, что в самом деле льет слезы, хотя казалось, что все выплакала.

- Ты... Ты жив?

Ее затрясло, как в ознобе, голос утратил силу, лапы - волю, но инстинкт, высеченный на подсознании, заставлял Морошку застыть на месте. Она давно уже все понимала, боясь лишь признаться самой себе, что Крыжовника нет. И поэтому так горько рыдала первые дни в плену, пока никто не видел - не столько по себе, сколько по тем, кто остался дома, кто хоронил ее брата, пока она здесь пыталась выжить. Наверное, поэтому так упорно гнала прочь нежеланные мысли. Даже теперь Морошка не находила в себе сил признать смерть брата, чтобы сохранить крохотную надежду и продолжать обманываться. Пока не встретилась со своей бедой лицом к лицу.

- Нет времени объяснять, Морошка. Жив я. Сбежал от проклятых, а теперь тебя спасти пришел. Мы сюда тайно пробрались, тропы изучали. Прости, что так долго, - он указал кончиком носа на Викула, став поразительно серьезным и мужественным, таким взрослым и сильным. Морошка зажмурилась. Он даже говорил ровно то, что она хотела услышать. - Поспешим. Наши его отвлекут.

Ведунья резко обернулась на другую сторону трясины. Падуб и отец, точно такие же, настоящие до мурашек, сцепились по-воински с кадавром Викула, набросились и на черноуста. Его ранили, но Викул не был бы Викулом, уступи он врагам хоть долю секунды. До ушей вновь донесся его призыв, и Морошка очнулась, будто вынырнула из-под глухой толщи воды. Падуб на глазах рассеялся черной дымкой и упрямо возвращал себе облик, будто разоблачение грозило гибелью больше, чем холодная ярость темных заклятий.

- Ты чего? Не вздумай к нему идти! Ты умрешь здесь, - звал Крыжовник. Морошка обнаружила его совсем рядом и напряглась всем телом. - Идем скорее. Это наш шанс. Решайся.

Так вот они какие мары. Морошка глухо зарычала. Почему боги допустили существование тварей среди живых? Почему позволяют сбивать с пути и без того запутанных странников? Конечно, всему виной кара за сотворенные ошибки, но сколько ж в самом деле можно держать обиду на смертных? Сколько еще виноватых и нет утащат существа, родом из мрачных подземелий? За что все это ей?

- Пошли вон! - выкрикнула Морошка, чиркнув по траве перед собой искрами. Трава разом вспыхнула полукругом, отогнав то, что притворялось Крыжовником. Тварь выгнула спину и только теперь, здраво и остро, волчица разглядела клубящийся у лап обманщиков мрачный дым.

Она опрометью кинулась влево, куда указал Викул, и лишь подивилась тому, как он успел различить над тихой топью безопасные кочки. Задумываться было некогда. Нужно как можно скорее оказаться на той стороне. Помочь. Вылечить. Пока не окружили, не разделили. Она затормозила на берегу, чуть не влетев мордой в грязь. В нос ударил запах влажной земли и гнили, на языке - вкус пепла. Морошка растерялась, судорожно пошарила взглядом по безмятежной глади.

- Осторожнее! Их так много!

Морошка стремительно припала грудью к земле, различив свист заклятья над головой, обернулась на оскаленную пасть Крыжовника, который даже в мечтах не собирался владеть ведовством. И это лишь укрепило уверенность волчицы в безумии и лживости происходящего.

- Морошка! - окликнула мара, принявшая облик матушки. Ее пламенная шерсть стояла дыбом вдоль широкой спины. Она была самой стремительной из всех и самой злой. - Как хвост перед ним отвела так и совесть потеряла?!

Вместе с градом поучительных вопросов, не имевших в суматохе никакой ценности, Клюква швырнула проклятье черным сгустком, и оно, с шипением вонзаясь в кожу, протянулось вдоль бока Морошки. Она закричала от боли, вскочила и бросилась через топь наугад. Лапы заскользили, волчица чуть не распласталась по земле, однако из последних сил вырвалась на противоположный берег. Она тяжело дышала, но скорее от волнения и страха, чем усталости.

- Твой брат мертв, а ты клянешься убийце в верности?! Никакой гордости! Никакой злобы! продолжала наседать Клюква, ступая по следам. Ее силуэт рассеялся на миг, стоило заклятьям Викула тронуть яркий мех, но мара стала лишь злее. Она совсем не обращала внимание на то, что сущность ее раскрыта. Она чуяла уязвимость и давила со всей силы. - Нашла кого любить! Нашла, кого жалеть!

Морошка никогда не задумывалась, почему тварям так легко становиться страхами и желаниями, соблазном и наказанием. И сколько бы не убеждала себя, что мать никогда бы не сказала ей подобных слов, а при взгляде на ожесточенную Клюкву не могла не поверить в ее реальность. Морошке показалось, что сейчас она разрыдается. Мало того, что мары приняли образ родни, которую она старалась забыть, так теперь дробили все, что в чем она кропотливо себя убеждала. За чем? Почему она? Неужели Викул настолько пустой, что даже марам с него взять нечего.

- Предательница! Подлая, лживая, упрямая!

- Замолчи! Ты не она! - выкрикнула Морошка. Она сплела отчаяние в тугой узел из рассветных лучей и швыркнула в противницу. Освещенная ярким светом, мара скинула с себя облик, точно листву, и яростно завопила прежде, чем свет окончательно поглотил ее.

Тяжело хватая воздух, Морошка оглянулась. Мары, что напали на Викула, рассыпались пеплом и лохмотьями мрачной оболочки. На вид жуткий кадавр по приказу хозяина умчался на другой край топи и схлестнулся с тварью, что приняла вид Брусники. Только от тетки там было одно название.

Морошку заколотило крупной дрожью, она съежилась от бессилия, от боли в боку, в шее. Ей стало так страшно и одиноко. До щемящей боли сдавило грудь. Никто за ней не пришел. Никто ее не найдет и не спасет. И в глубине души Морошка всегда это знала, но принять оказалось гораздо сложнее. Да лучше ужасная правда, чет сладкая ложь!

- В-Викул, - позвала она жалобно единственного, кто был рядом и того, кто не оставил ее марам на съедение. А ведь все они были ее кошмаром. - Я... Я... - Морошка почувствовала себя такой жалкой, разбитой и уязвимой, что против воли потянулась к Викулу и, сокрушаясь от собственной глупости, прижалась к нему крепко-крепко, как к последней опоре, что держала на плаву. - Я так испугалась... Я...

И мысленно треснула себя по лбу. За искренность, за доверчивость, но ничего не могла с этим уже поделать. Глупая, пугливая, хрупкая. Кому ты сдалась на болотах - разломать и выбросить. Никто тебя не спасет. Никто. Кроме Викула. И от осознания стало еще больнее, еще острее, еще страшнее. И спокойнее. Защитит. Обязательно защитит. Если бы не он, мары разодрали бы ее на кусочки. Морошка зажмурилась, уткнувшись ему в плечо. Главное будь рядом, будь собой, и все будет хорошо. Отчаявшись, она позволила себе поверить в это.

Только бой еще не был окончен. Опомнившись, Морошка отстранилась и тут же наткнулась взглядом на Крыжовника. Мара так отчетливо изображала брата, что ведунья поверила бы изумлению, возникшему в зеленых глазах. И злобе, что изменила его после.

Подпись автора

но а во мне к солнцу лишь песня. к тёплым лучам я воспарю.
                            и пусть судьба мне неизвеста, к солнцу я путь в небе найду.