Викул и представить не мог, скольких усилий стоило Морошке не трястись от страха, свернувшись в настолько крохотный клубок, чтоб ни один волк на свете ее не нашел, даже споткнувшись. Она всем естеством противилась кровавому пиру и все, на что рассчитывала - не встретить знакомых среди черноустов, тем более - их угощения. А если бы и встретила? Что бы сделала? Вымолила бы у Викула чужую жизнь в обмен на свою? Обрекла бы другого на жалкое существование под его лапой, а сама стала кормом? Впрочем, Викул может решить, что она меняет его на бестолковый скот, и тогда не поздороваться никому. Или и впрямь сменит питомицу на другую... С момента их знакомства он так и не стал понятнее, Морошке день ото дня только сложнее становилось понимать его мотивы и стремления.
Взять хотя бы ее присутствие здесь. Он привел ее потому, что хотел в очередной раз показать превосходство, первенство среди всех? С одной стороны Викул любил свое положение и не брезговал выпячивать его напоказ, мол, смотри, Морошка, какие вы жалкие, а с другой... Разве она недостаточно красноречиво показала подчинение его порядкам. А может, он хотел похвастаться ею? Морошка смутилась, признавая, что ей бы польстила такая мысль, будь она по-настоящему красивой. Она изо всех сил старалась выглядеть опрятной, занять свободное время и не впадать в тоску, но чтобы быть красивой... Морошка и в лучшие времена не считала себя такой, ей было с чем сравнивать, а уж на болотах среди слякоти и гнили она обращалась в грязь и сырость наряду со всеми. Хоть искупалась и то хорошо, а в остальном... На нее смотрели с завистью и злобой только потому, что она шла рядом с Викулом. Вот и все.
А может в его приглашении крылось желание приоткрыть свой мир, показать, с чем он имеет дело каждый день, чтобы она... Что? Осознала? Приняла свою участь? Поняла его? Жить в окружении тех, кто жаждет твоей смерти - не лучшая жизнь, даже если ты могущественный Древний. Или все это - варварский порыв перечеркнуть устои яробожьих, о которых она порой рассказывала, согретая его теплом?
Думать о причинах было уже не к месту, зато немного отвлекало от окружения. Морошка исполняла указания Брата и повторяла за ним скорее механически, наблюдая только за ним, слушая только его и твердила себе, как молитву, что ничего ей не будет, пока слушается, пока мирится, пока... рядом. Она не верила, не надеялась - больше нет, но умела быть благодарной за лишний прожитый день.
Но поводов расслабиться было немного, по-честному, их не было вообще. Морошка сидела, напряженно выпрямив спину, опустив взгляд к земле, от чего казалась недвижимой печальной скульптурой до тех пор, пока Брату Древних не преподнесли волчицу. Сперва Морошка подумала, что та мертва. Холодок пробежал по позвоночнику, но, приглядевшись, поняла, что бока жертвы мерно поднимались. Жива. Но насколько это хорошо...
Викул обратился к питомице, но у Морошки язык к нёбу прирос. То ли от страха, то ли в попытке удержать очевидный вопрос: "Неужели Зной жив? Как он?" Викул бы не одобрил. Все, о ком она открыто переживала, мертвы. И в то же время, если Зной жив и мучается там, среди скота, то не лучше ли подписать ему смертный приговор одной обеспокоенной фразой? Но Морошка тогда не была бы Морошкой.
- Ты позволишь мне попробовать? - спросила она чуть приподняв брови в удивлении. Да, такой вопрос уместнее. Если Викул не убьет волчицу с первого раза, то уж Морошка, памятуя наставлениям Хельги, знает, куда надавить, чтобы окончить мучения быстро. Сама ведунья ни разу не прибегала к подобным методам, но если это поможет волчице, то...
Она поймала взгляд Викула, огладившего белый мех и прижала уши. В груди что-то шевельнулось, холодное, неприятное, как червяк в прибрежном иле. Морошке не понравился ни жест, ни вызванное им чувство. Ревность? К кому? К бездыханной волчице, которой не повезло оказаться здесь, как и Морошке. Или он специально? Ведунья, подыгрывая, хитро прищурилась, а потом резко вдохнула, когда он вцепился в шею волчицы, как если бы кусал ее саму. Белый мех стал красным. Морошка во все глаза глядела на несчастную - укус жертву не убил, и сердце ведуньи больно сдавило от жалости и тоски. Нашла к чему ревновать, глупая.
- Понимаю, сумрак мой, - Морошка кивнула, встретив его холодный притягательный взгляд и подивилась, что голос не дрогнул. Они будто обсуждали оленя, а не волчицу. Вот так просто. Слышит ли она их? Ведунья надеялась, что нет. - Как вернемся, могу посопротивляться и помолить о пощаде. Меня-то никакой дурью не поят.
Морошка усмехнулась. Странно было играть в его игры, но кровью она делилась так же охотно, как морила себя голодом. Так поскорее угаснет.
Когда же Брат заговорил о веселье, волчица навострила уши и проводила его взгляд, обращенный к Младшим. Некоторых она даже знала - присматривали за ней - и невольно кивнула, будто здороваясь, однако, не надеясь на благодушный ответ. Они ведь почти не общались, но и делить им было нечего. Они считали Морошку странной - она сама себе такой казалась, собирая на болотах полезные травки, проклевывающиеся после зимней спячки. Ну а что еще делать? Метаться из угла в угол от безысходности и несправедливости? Грубить им? Наоборот, Морошка умудрилась приобщить их к своим поискам, мол, они ж, как-никак, ведуны, много знают, пусть несут ей желаемое и обязательно неядовитое, а то Викул очень рассердится. Знал ли Викул, как безобидно она пользуется его авторитетом? Наверняка его это забавляло.
Но когда Младшие, точно животные, бросились сначала к еде, а потом друг на друга, Морошка инстинктивно отпрянула от яростной толпы, уперевшись плечом на плечо Древнего, будто это могло ее спасти. Он что-то говорил, но она, скованная ужасом, не нашлась с ответом. Стиснула зубы, поджала губы и чуть не заплакала. Вот что с ней будет, если самовольно жизнь в себе не задушит! Побывала уже Морошка в пасти троих Младших, и воспоминание накатило с новой силой. Она застыла, захлебываясь паникой, вжимаясь в плечо Викула - еще чуть-чуть и сдвинула бы его с места. И вздрогнула, когда один из черноустов упал к ее лапам, окатив кровью. Она легла алым росчерком через всю переносицу волчицы, и единственное, чему она порадовалась: она не поела в последний раз. Проглотила подступившую тошноту и отвращение.
Морошка машинально попыталась смахнуть с себя кровь дрожащей лапой, но лишь сильнее испачкалась, потерла усерднее. Теперь уже и кровь, и выступившие внезапно слезы, которые постаралась скрыть от всех. Как же ей хотелось исчезнуть, испариться в один миг. Прекратить свое существование, как этот никчемный черноуст. Отправиться к Чернобогу и никаким бы черноустов на всю загробную обитель ей не привиделось. Морошка оттирала кровь усерднее, лизнула изгиб лапы по-кошачьи и снова провела по морде. Нет, нет, нет. Она ведь хотела быть опрятной, не ударить в грязь мордой, не огорчать Викула. Нет, нет, нет. И прекратила лишь тогда, когда он ткнулся ей в горло. До странности привычный жест. Морошка вздрогнула, но не отпрянула.
- Они... - ведунья с усилием выдавила слово, опустила одеревеневшую лапу и бросила взгляд сперва на Младших, потом на волчицу. Снова на Викула. - Объедки? Но ты ведь ее укусил только раз.
Саму Морошку он кусал не единожды. Молнией поразила ужасающая мысль. Если белая волчица - это объедки, то насколько низко пала сама Морошка в этой пищевой цепи... Впрочем, гордость и честь ее тоже вдоволь втоптаны в грязь. Чего уж теперь страдать. Однако позволить в свою честь отдать волчицу на растерзание Младшим... Такое только Викулу могло прийти в голову. Сначала Морошка порывисто решила его отговорить от затеи, но вовремя осеклась, ведь спорить посреди пиршества все равно что привлекать внимание и более того, ставить под сомнение его авторитет. Решат еще, что он с питомицей совладать не может, раз она против его воли выступать смеет. Значит, хитростью надо.
- И как же... Ведь я ее еще не попробовала, - выдохнула Морошка рассеяно и чуть не задохнулась от сказанного. Она никогда не убивала других волков! Мысли заметались в ужасе. Но лучше так, быстро и без боли. Лучше так. Да. Наставления Хельги были усвоены от корки до корки. Морошка укусит волчицу, убьет ее, а дальше... Не станет ли сама жертвой Младших? С Викула станется.
- Подпись автора
повяжи мне лентой глаза, повяжи,
чтоб случайно тебя не могла приворожить
