Ох, и где они – те годы, когда Хельга пленяла взгляды самцов пестрой шубкой, легким поворотом головы, лукаво брошенным взглядом? Утекли, как утекают воды Кровь-Реки в подземные чертоги Чернобога, как утекают в Вечное море вешние снега.
Теперь роскошный мех потускнел и поредел, поседел на морде, спина провисла под гнетом прожитых лет, потяжелел шаг. Изящество фигуры обратилось худобой. Движения стали резкими, точно выверенными – особенно к перемене погоды – не тревожить бы слишком больные суставы. Вот только держит голову волчица всегда прямо, хвоста не прячет, в глаза смотреть не стесняется – знает Сводящая себе цену в стае. А вот говорит тихо – привыкла, что и шепота ее слушают. Голос у Хельги низкий, смеется с хрипотцой, будто покашливает. Взгляд вечно прищуренных зеленых глаз искрится задорной чертинкой, живым умом, которому не повредили долгие годы. Правду говорят: ведун свою силу телесную с возрастом в мудрость обращает.

Долгую жизнь прожила Хельга, непростой путь прошла и характер у нее непростой. Например, не терпит Сводящая никакой глупости, особенно той, которая здоровью вредит. Обязательно найдется у Хель колкость для волков, что себя запускают и лечиться не хотят. Впрочем, она всегда на язык остра. Но не злобная – прячет под язвительностью доброе сердце, которое болит за всех волков стаи. Но бывает и жесткой: иногда приходится причинить боль, прикрикнуть на недужного, а то и вовсе жизни лишить, если иначе никак помочь нельзя.
Любит порядок. Все у нее в логове по местам как надо разложено, чтобы всегда под лапой было, всех запасов довольно. Если каких-то редких трав нет – не успокоится, пока не отыщет и не насушит впрок. Лени, расхлябанности не допускает ни в себе, ни в своих учениках, спрашивает с них строго. Ибо считает, что дело целительское – самое важное во всем Чернолесье. Воинов и ведунов хватает, князья с волхвами тоже быстро находятся, а вот хороших лекарей еще воспитать надо, да так, чтобы не загубили они чужих жизней.
Не затворница – любит общаться, узнавать новости, делиться мудростью. В особенности нравится ей проводить свободные часы среди волчат – для малышей у Хельги всегда наготове множество баек и из своей жизни, и из чужих: она ведь по целительской надобности многих волков за долгие годы выслушала. Слушать, волчица, кстати, тоже умеет, и выспрашивать дотошно о всех мелочах. А как иначе узнать, откуда хворь корни пустила?
Не смотря на почтенный возраст, спит мало – будто бы питает ее само дело жизненными силами. Когда не лечит – травы собирает, готовит настои да отвары, когда не занята изготовлением лекарств – ходит по логовам, волчат да стариков осматривает, а как осмотр закончит – может и сходить прогуляться до Круга Камней: вдруг удастся повстречать там других ведунов-целителей, узнать от них что-то новое?

Родилась Хельга, родителями нареченная Душицей, в месяц Маленьких Следов, с другими волчатами Яробожьей стаи, да двумя своими братьями. И в детстве своем никакого интереса к травничеству и ведовским наукам не выказывала, напротив: хотелось ей стать великим воином. Бойкая, задиристая, она была и забиякой во многих драках, и неистощимой на выдумки заводилой – куда там братцам до нее! То заберет всех волчат ловить особую, волшебную рыбу, которую видно только ночью, а родители после ищут своих детенышей и тащат со шлепками домой, мокрых насквозь, то попытается научиться сама и других научить лазать по деревьям, и приходят потом волчата все в ссадинах да царапинах. И сама Душица частенько возвращалась в логово по самые уши вымазанная грязью и травяным соком, так, что мать, вычищая ее пеструю шубку, долго причитала и вздыхала.
Отец же был Сводяшим в стае, и конечно хотел, чтобы кто-то из его детей унаследовал его дело, а еще лучше, чтобы все отпрыски стали ведунами, получив благословение Чернобога. И если братья в общем поддерживали желания отца, или скорее им просто было все равно на свою дальнейшую судьбу, то Душица ничего не желала меньше, чем быть целителем. Выглядеть как задохлик, горбиться над настоями, чихать от сухих трав, портить себе зрение, отмеряя точные дозы того или иного ингредиента… От одних мыслей об этом, у нее начиналась тоскливая почесуха. Вот бежать по лесам, бок о бок с ватагой верных товарищей, выслеживать добычу, защищать стаю, сражаясь с жуткими Черноустами – вот это было ей по нраву.
Но, судьба любит пошутить, и на обряде Благословения, Душица оказалась единственной, получившей благословение Чернобога, тогда как оба брата должны были стать воинами.
Ох и слышно было крику в тот вечер на Рассветном плато! Сначала Душица пыталась убедить отца-Сводящего, и его хорошего друга-Зрячего, что они напортачили в своих зельях, а потому ей привиделся не настоящий бог, а какой-то жутко неправильный кошмар. Потом она сбежала к Громовой реке, и орала в небо на Богов даже громче, чем бурные волны разбивались о камни. Там ее и отыскал отец…
Не стоит говорить о том, сколько слез было пролито, но суть отцовского повеления заключалась в том, что теперь Душице нужно отправиться в чужую стаю, чтобы обучиться там целительству. Он и сам мог бы выучить дочь, но был суров и непреклонен в своем мнении, что один может научить куда меньшему, чем многие. Душица же не представляла того, как расстанется с родными лесами, где ей знаком каждый камень и каждое деревце, где провела она столько счастливых и беззаботных дней. При взгляде на мрачный Северный берег у волчицы пробегала дрожь по загривку. Какой должно быть там затхлый воздух под всеми этими елями, как там сыро! Ведуны, живущие через Кровь-Реку, представлялись развалинами со скрипучими костями, покрытые мхом и плесенью. И туда, из солнечных лесов и привольных полей, заставлял ее отправиться отец…
Он выглядел чудовищем в ее глазах. И раньше-то Душица не понимала его холодного спокойствия, ровного тона, но согретая теплом остальной семьи и друзей, не обращала внимания на отцовский нрав. А теперь она словно наткнулась на ледяную стену, о которую разбивались и мольбы, и крики.
И на другой день, Яробожьи волки уходили домой без нее, а она плелась в самом хвосте благословленных Сумеречных учеников.
Расставание с домом подкосило молодую волчицу. Она стала куда более угрюмой, не пыталась свести ни с кем знакомство, с презрением глядя на Сумеречных волков, что серьезно и увлеченно говорили о такой, как ей казалось, ерунде, которая даже и внимания не стоила. Не чета они ей были, заучки-заморыши. Часто одна уходила на берег Кровь-Реки: густые ели словно давили на нее со всех сторон, а там, за алыми водами лежали прозрачные, сотканные из света, березовые леса. И может вернулась бы она, ослушалась отцовского наказа, только от предательства болело сердце. Отец ведь ее отправил сюда, и ни мать, ни братья не вступились, и никто не пришел за ней, не сказал, что скучает. Как будто и не было ее в стае.
Но стерпится-слюбится, так говорят. Бойкий нрав Душицы не позволял ей слишком долго грустить, живой ум требовал знаний, пусть даже и тех, что предоставляли Сумеречники, а лидерская натура желала быть первой. Раз уж ей нужно оставаться среди этих волков, то она станет лучшей, так она решила, и так постепенно начала привыкать к жизни в Зеленой учине. Познакомилась с наставником, что, оказывается, обучал еще ее отца – и как будто все же кусочек дома рядом оказался. Таяла и обида постепенно, вместо нее приходил интерес. Волчица училась видеть связи между отваром и хворобой, между погодой – и целебной силой трав.
Отношения с учениками тоже налаживались. Душица была сильной, может быть – даже самой сильной из всех сверстников. И если затевалась какая-то игра, требовавшая активности, ее старались пригласить в свой отряд. Она же с легкостью решала неизбежные подростковые конфликты между различными учинами, показывая и зубы, и стать Светозаровой дочери, против которых мало кто из Сумеречников мог что-то поставить. В благодарность за это, сверстники из ее Учины занимались с волчицей, объясняя ей особенно сложные уроки, и очень скоро Душица догнала своих товарищей, а после стала и одной из лучших.
На обряде Перепута она впервые за долгое время увидела родителей – те пришли, чтобы вернуть дочери ее имя. Душицу теперь сложно было узнать: из полугодовалого озорного и нескладного волчонка она превратилась в волчицу с роскошной пестрой шубкой, величественной статью и спокойствием во взгляде. Она теперь была похожа нравом на отца – ученье среди Сумеречников забрало с собой часть ее беспечности, обменяв на мудрость. И прежнего тепла, и привязанности к семье в Душице больше не было. Она повзрослела, и этим все было сказано. Она не обижалась на отца, но и не зависела от него больше, ей уже не нужна была ласка матери – так ей казалось тогда. Ее жизнь стала другой, и когда родители вернули Душице ее имя, она погрустила мимолетно о том, что было, и чего больше не будет, но вступила во взрослую жизнь с полной уверенностью в своих силах, с новыми радостями и печалями, и с новым именем, жестким, как крыло сокола: Хельга. Родителей волчица проводила домой спокойно, распрощалась с ними ласково, но без сожалений.
Прошло еще два года, прежде чем прилетела в Сумеречную стаю весть о том, что мать Хельги тяжело больна, и что отец просит дочь вернуться. Волчица тогда разозлилась даже. Ей казалось, что отец просто распоряжается ее судьбой как хочет. То прогоняет, словно бы нет у нее семьи, то теперь, когда она едва смогла наладить свою жизнь, смириться с судьбой, когда она достигла успехов, снова стала любимой и уважаемой, зовет обратно, а ей что: снова рвать все, что было с таким трудом построено? Болезнь матери она просто не приняла во внимание – так кипела в ней злость.
На Южный берег отправилась все же, пусть и нехотя. Что вело ее? Долг и сердце? Или злоба, желание высказать, наконец, отцу, что она не его игрушка, которую можно звать или прогонять, что она взрослая волчица, одна из успешнейших в своей стае, что ей прочили уже роль Зеленого Мастера, что навсегда покончено с Яробожьей стаей, и пусть отец учит других послушных волчат, что раз она оказалась не нужна им, то и они ей не нужны! О, многие злые слова кипели в ее сердце, словно бы что-то надломилось с хрустом, словно бы то, что она назвала взрослением, было лишь старой коркой заледеневшей обиды.
Но, вернувшись домой, волчица позабыла все свои злые слова – слишком больна была ее мать, слишком постарел отец. На морде появилась проседь, а взгляд, тот острый и строгий, которым он пронзал дочь давно, на Рассветном плато, был теперь растерянным и беспомощным. Вот теперь Хельга поняла, что повзрослела, став самой сильной в семье. А может, ей снова лишь казалось?
Она уже знала, что вряд ли сможет что-то сделать – в конце концов, даже ее отец, Сводящий, не смог, а значит пришло время. Но все-таки жила в ней еще юношеская уверенность, что она обладает какими-то тайными знаниями, которые позволят совершить невозможное. И конечно же, этим надеждам не суждено было сбыться.
Хельга проводила возле матери ее последние дни неотрывно. Порой, они сидели с отцом возле постели, умирающей часами, обменивались улыбками, воспоминаниями, ничего не значащими словами, и щемящая нежность к семье, словно бы снова она становилась волчонком без забот, возвращалась к волчице. Злые слезы, выплаканные по дороге домой, сделали сердце мягким, а теперь в него вливалась нежность. Сходила корка льда, которую все же носила она с собой с момента расставания, которую сначала нарекла обидой на предательство, а после – взрослением. В глазах отца Хельга видела собственное отражение: они, два целителя, знающих, что ничего нельзя сделать, жили одними мыслями: принятием неизбежного, как лекари, и невозможной верой – как родные. За эти дни Хельга сблизилась с отцом так, как не была близка и в детстве. И, когда украшенную цветами волчицу, сыновья понесли к Кровь-Реке, Хельга осталась со своим отцом, бормоча ему какие-то утешения, пока он сидел, молча уткнувшись в ее пестрое плечо.
Там же, едва слышно, он попросил ее остаться дома. Он говорил, и как будто не мог остановиться, бормотал о том, что поймет, если она откажется, но будет очень рад, если согласится, что он знает, у нее своя жизнь, что она талантливая ученица, что ее хвалят наставники, что он поступил жестоко… В общем, те самые слова, которые идут от сердца, а потому кажутся особенно неловкими.
И Хельга сказала, что останется. Она смотрела на ту сторону Кровь-Реки, где шумели совсем не такие страшные и холодные еловые леса, и прощалась с ними, как с друзьями. Она пришла к Сумеречникам молодой, напуганной и злой, ощетинившимся зверьком, и Сумеречники научили ее мудрости. Пришло время отринуть обиды, отринуть злобу, сдать свой самый важный экзамен – по милосердию.
После смерти матери, Хельга стала хозяйкой в логове, тогда как отец сдавал день за днем, робко заглядывая дочери в глаза, словно бы не верил, что она здесь и рядом, поняла и простила. Он спрашивал у нее советов в самых очевидных вещах, и Хельга терпеливо отвечала, потому что чувствовала в себе мудрость быть терпеливой.
Нашелся для волчицы, уже взрослой, жених – в Сумеречной-то стае ей было не до того. Из Яробожьих воинов, статный да веселый, Сотко. После свадьбы, отец Хельги как будто воспрял духом, все мечтал о том, как будет нянчить волчат, и вскоре, в положенный срок, и в самом деле появились у Хельги детеныши – четверо, двое сыновей и двое дочерей. А в следующую весну еще. И снова.
Врастала Хельга, некогда оторванная от дома, корнями в благодатную Яробожью землю, своим чередом пошла жизнь. Вырастали ее дети, женились, заводили своих детенышей. Когда исполнилось Хельге восемь лет, тихо, во сне, умер ее отец. Спокойно умер, с улыбкой на морде, в окружении родных и близких. Хельга похоронила его тоже с улыбкой, печальной, но мирной. Крепко взяла в свои лапы должность Сводящей – она и до того-то давно уже отцу помогала лечить хворых волков, и учиться не прекращала никогда. Даже покинув Сумеречную стаю, приходила к Кругу Камней: послушать вести, новое узнать. У отца тоже выспрашивала, что ей было неведомо. Потому-то о другом целителе и помыслить не могли в стае. Везде теперь был ей почет и уважение, заняла она свое место в Высоком круге, стала разбираться не только в лечении, но и в том, что в стае происходит.
Долгой жизнью наградили Хельгу Боги, а вот Сотко не повезло так. Шесть счастливых лет они прожили в крепком браке, но на одиннадцатом году Хельги, попал Сотко оленю под копыта, да крепко так, что тут же и дух испустил. Хельга горевала по мужу, хоть и знала, что так он хотел умереть – истинный воин, сын Светозаров, в азарте да в сражении.
И все ж-таки, славный след оставил за собой Сотко – так думала Хельга, улыбаясь сквозь слезы, когда смотрела как дочери и сыновья их идут за отцовским телом к Кровь-Реке. И после они утешали ее, заботились, приводили уже внуков в логово Хельги, не давали пасть духом. Братья тоже поддерживали сестру.
В зрелые годы знакомства проще проходят: уходит юношеский запал, меньше становится ожиданий, условий. Наперед Хельга не загадывала, Плач держала, но и ставить крест на себе не хотела. Так уж, где-то через годик после смерти Сотко, сошлись они с Можжевельником – старейшиной Ягодной семьи. Оба как будто своенравные, да только вместе им показалось лучше, чем по одному. Так что, потом они и свадьбу сыграли, стали логово свое обустраивать, чтобы и к обеим семьям поближе: Хельговской да Ягодной, но, чтобы и не докучать молодым, а что главнее – чтоб и молодые не докучали. Детей у Хельги прибавилось: чужие тоже родными стали.
Так и живут: то ссорятся, то мирятся, а держатся рядышком. Хельга учеников готовит потихоньку, чтобы не осталась без целителя стая, когда ее срок придет, да следит за всем зорко. Пусть уж и нет в ее движениях былой грации и легкости, все равно везде поспевает. И ждет, вдруг еще каких-нибудь сюрпризов поднесет жизнь. Она же такая, затейливая. Непростая, а все-таки добрая.

Отредактировано Хельга (30.09.2024 17:32:19)