Зажмурилась Морошка, сжалась вся, удар предчувствуя и отповедь матери слушая. Достаточно наговорила ведунья, чтоб покусаной быть, и пусть уж это мать будет... чем Викул. Хотя за слова, так безвольно вырвавшиеся, он бы ее не наказал, наоборот, посмеялся бы, радуясь, что верно-то поучал свою питомицу. И от того, что понимала его, Морошке совсем худо стало. Получается, до мозга костей его она и выучилась бы такой быть, какой ему надо, и совсем бы пропала. Кто бы теперь так же охотно выбил из ее дурь и блажь, которые безбожник умело в нее вложил. Жгли язык слова страшные, ядом из пасти сочащиеся ему в удовольствие.
Почему Клюква медлила и не била? Заслужила ведь дочь на голову беды и несчастья по уму своему нескладному, потому, что сильному сдалась и вины за это не чувствовала.
Но остудила пыл речь Клюквы. Не ударила, не казнила, только словами вразумляла, почти так же бесполезно, как Морошка до Викула достучаться пыталась.
- Маменька... - позвала она глядя себе под лапы. И слезы наконец крупными каплями из глаз покатились, в землю впитавшись. - У тебя сердце неспокойно, а у меня и нет его будто. И души нет, и тело мне не принадлежит. Вырвал все с корнем и забрал, и я не знаю, как жить теперь. Думала, после плена легче станет, после поимки его одумаюсь, после казни - счастливее буду... Но он даже счастье мое отнял.
Дрогнули лапы. Морошка, не поднимая взгляда, шагнула к матери, уткнулась ей в грудь лбом, провела по рыжей шерсти носом и затряслась в истошном рыдании.
- Я чуть с ним не ушла, мама, - призналась, задыхаясь от плача. - В бреду будто свободу свою на плен променять хотела! Только в глаза его заглянула холодные и пропала, признала, наконец, что темнота во мне живет и манит к нему одному. Сознаю ведь, дурочка, что убьет теперь за то, что к жизни такой приговорила, да будто и тело, и душа не меня, а его слушаются - к нему тянутся.
Легко им говорить, в плену у черноуста не бывавшим, как славно это - выжить. А Морошка, вот, умерла бы лучше или колокольчик на шею добровольно надела, не думая, как же там на воле живется. Хорошо, что выжила, говорили все, от счастья плясали, едва ли представляя, как ей, Морошке, со свободой быть. Это сначала она до восторженного визга домой мчалась, а потом поняла, как изменилось все. Сломалось.
- И о нем только мысли все: дойдет ли до безопасного места теперь? Как его примут? Выживет ли? Совесть грызет не понарошку, - заикаясь в порыве чувств бормотала ведунья. - Прошу, расскажи, как быть мне теперь? Хочу все обратно воротить: и жизнь свою беззаботную, и Крыжовника, и болот не исхаживать гиблых... И его не знать.
Вскинула голову, смахнула слезы, чтоб ясным взором на мать взглянуть и взмолилась отчаянно:
- Что же делать, маменька? Не могу я уйти к нему, страшно, что убьет, а если выживу, то такой же, как он, стану. И остаться - все равно что на поругание стае доставаться. Княгиня пообещала, что суда не будет, уговорит она князя, умилостивит, - всхлипнула. - только мне от этого не легче. Лучше казните меня!
Отредактировано Морошка (26.10.2024 05:27:22)
- Подпись автора
повяжи мне лентой глаза, повяжи,
чтоб случайно тебя не могла приворожить