Когда ухватил Викул за загривок, уперлась Морошка лапами в землю, последнюю каплю свободы отстаивая да все ж повалилась услужливо, стоило ему чуть сильнее надавить. Очернило гордую душу самая очевидная на свете мысль: мало в яробожьей стае родиться, чтоб сил с черноустом совладать хватило. Для этого стойкость нужна, отвага, верное плечо рядом. А у Морошки что есть? Щебет смешной да занятный - и тот не спасет, коль надоест Викулу. Выходит щебетать придется слаще, чем когда-либо, и правдивее, как никогда.
- Твоя, месяц мой, - прошептала, к кончику носа его прильнув, когда он уха коснулся. Податливо, мягко, будто не черноуст он, а друг желанный. Противилось внутри все, сворачивалось тугим узлом. Неправильно это, святозаровой дочери к безбожнику льнуть и млеть от его касаний. Но льнула и млела Морошка, иначе никак.
- Признаю, Викул, твоя. Сдаюсь тебе и только. Никому, кроме тебя, не достанусь, - продолжила, чуть сморщившись, когда он языком ее нос огладил. Теплом окатило дыхание волка, и если не вслушиваться в речи жуткие, то кажется, будто и не в призрачном лесу они, а где-нибудь среди березовой рощи укромное место для себя сыскали. Что бы Морошка сказала тому волку, наверняка любимому и желанному - с другим и не лежала бы так, прижавшись, тепло тела и запах его впитывая.
- Хочешь - лги. Хочешь - говори правду. Хочешь - убей. Приму тебя таким, какой есть, - и улыбнулась печально, взгляд не поднимая.
Неожиданно и его голос зазвучал теперь странно. И рев, и шелест, и бурлящая вода. Из всех волков, что доводилось Морошке видеть, Викул не был ни самым статным, ни, пожалуй, самым красивым. Но не встречалось на ее памяти зверя более пугающего, чем он. И говорил так тихо и ласково и поглаживал закатный мех, будто ничего прекраснее не касался - а может и это Морошка себе напридумывала в утешение, - но большего и желать не за чем. Теперь и такая мимолетная ласка в радость.
- Запомню, сумрак мой чарующий. Каждую царапину бережно заживлю и запомню, - пообещала тихо и спокойно, удивившись, как бесцветно, смиренно растекаются слова. Может, все это сон? Полуночный бред? Но и такая надежда ведунью покинула. Стоило Викулу отыскать под бархатом ее шерсти пульсирующую артерию, Морошка вытянула шею послушно в ожидании укуса - пусть режет ее, пусть. Не мила ей такая жизнь, и он ничуть не мил. Скорей бы свидеться в Крыжовником, скорей бы. Но не отдал Викул свою питомицу Чернобогу, в чертогах которого никогда бы ее не достал. Морошка лишь выдохнула, то ли с облегчением, то ли разочарованием. Смешались чувства в одно страшное ничто.
Волчица осторожно уткнулась ему в подбородок теплым носом, благодаря за милость непрошенную.
- Убей их, если хочешь. Никто из живых моей крови не выпьет и не прольет, пока не велишь.
Такими пугающими, будоражащими показались Морошке слова, которые в здравом уме не произнесла бы никогда. Все ли с ней хорошо? Не повредилась ли умом, о смерти чужой заговаривая бездушно? А не все ли равно, отмахнулась. Их он и без нее наказать рассчитывал, пусть думает, что она на его стороне.
Не упираясь, положила Морошка голову на лапы, Викулу подчинившись, и никакая прохлада и сырость земли не могли выкрасть жар содрогающегося от жажды черноуста. Все, что могла отныне ведунья - не дергаться, а чтобы не было больно - расслабиться. Так она и раненым порой советовала. Резко втянула воздух носом, клыки у кожи ощутив, и мгновение укуса промелькнуло, будто не было, оставляя лишь саднящую горечь. Ничего не сказала, не пискнула, не заплакала, зубы стиснув. И сердце загрохотало в ушах, опасность почуяв, разогнало кровь по венам черноусту в удовольствие. Морошка ожидала, что он примется рвать ее от голода, как Младшие разделались с Вереем, к худшему приготовилась, о милосердии взмолилась мысленно... Но пусть и пил Викул жадно, утоляя неестественный голод, а все осторожно сделал, выверено, и волчица успокоилась, задышала ровно, веки сомкнула.
До ужаса странная мысль промелькнула в измученном сознании: близость Викула, обжигающее касание языка, слизывающего ее кровь, его прерывистое тяжелое дыхание разрушили хрупкую границу меж их мирами, обратив жуткое насыщение в нечто сокровенное. И ей это нравилось.
- Викул... - позвала она тихо, на грани слышимости.
Он укусил, - укусил, как, по-мнению Морошки, не кусает обычный волк - и ведунья не могла подобрать слов, чтобы оправдать пьянящую, волнующую дрожь, пришедшую на место страху. Она должна чувствовать отвращение, непримиримый гнев, презрение - да что угодно! Должна, как святозарова дочь! Но подскочивший адреналин отключил эмоции, выпячивая наружу инстинкты. Ее кровь, податливо стекая черноусту в пасть, забирала с собой все тревоги, страх, ожесточенность - все Викулу досталось, все проглотил, безбожник, и Морошка позволила. Что на нее нашло? Она не знала ответа и, чего греха таить, не хотела его знать, - она выгнула спину ему навстречу, когтями бороздя землю, и упивалась головокружением, покалыванием в онемевших лапах, скоротечным покоем и пугающим удовольствием...
Отредактировано Морошка (27.10.2024 17:48:37)
- Подпись автора
повяжи мне лентой глаза, повяжи,
чтоб случайно тебя не могла приворожить