29-е число месяца Благословения. Вечер, только начинает темнеть.

  Когда большая часть слов была сказана, а вопросы сходили на несколько меньшее их количество, когда ответственность, опустившаяся на плечи перестала быть непривычным бревном – между прочим отличившимся по габаритам от того, что возлагала должность Жнеца Гнева, – а стала чем-то типа впивающейся в кожу, но при этом уже принятой за данность ношей, с нотой облегчения выдохнуть все еще не получалось.

  Карамора держался в холодном отстранении с самого окончания битвы. Внешне был также статен, как и всегда, со временем вернул себе более или менее прилежный вид, говорил четко, с сознанием дела, с должной заинтересованностью. Только делалось это неосознанно, машинально. Карамора несомненно отдавал отчет своим действиям, но все чаще проваливался, отдавая распоряжения скорее на автоматизированном уровне. Сложно сказать, играют это впечатления, полученные от битвы, усталость, которая не покидала с самого ее окончания, или что-то еще. Карамора, кажется, даже не старался в этом разобраться. Он просто делал, что должен делать победитель.

  Только вот благо, но продлилось это не слишком долго. Миновали ночи, в течение которых Бес или не покладая лап кружил по несколько заснеженным болотам, либо забивался в логово, не выходя оттуда по нескольку часов, но совсем не собираясь предаваться сну. Долгие разговоры с самим собой. Точнее…не совсем самим собой, но все же. Грас, однако, почему-то сильно не нагнетал, во многом соглашался, хвалил, ободряюще хихикал и отвечал шутками на шутки. Ему, кажется, было совсем не тяжело. Упиваясь победой, завоеванием, которое совершил его хозяин, Птиц воодушевленно снял пелену язвительного упрека с чужой башки и в своей сфере решил помиловать. Видимо, чтобы раньше времени его обладатель не съехал с ума, какая милость! Хотя, не в этом ли его цель, м?

  Но как бы в итоге ни было, после этого разговора Карамора показался на глаза менее мрачным, чем то было до. Он, кажется, многое еще раз обдумал, встрепенулся, распушился как следует. Кто бы знал, что он не совершенно единоличным самокопанием занимается вот уже несколько дней. То, что ему всесторонне помогают не знает никто. Ну, кроме пары исключений. Но и они не должны придавать много смысла Грасу, как отдельному существу. Пусть считают его второй личностью, выдумкой, детской историей о воображаемом друге, которого ненароком занесло в голову уже давненько подросшего волка.

  Ближе к вечеру, когда минула еще пара насущных вопросов, Карамора посчитал важным сходить и проведать стражу, которая бдительно наблюдала за закованными в ошейники пленными. Такого характера Волчье пастбище, которое в первый же вечер после битвы переехало в Медвежий угол, Бесу уже нравилось. Не сказать, что он раньше питал отвращение к огромному лугу, по которому опустив головы бродили одурманенные волки, но с какого-то – переломного, к слову, – момента, стало смущать отсутствие у них явной вины. То есть, в теории их может быть жалко, что попались на глаза кровопьющим тварям, но одной из таких кровопьющих тварей освободить их хотелось не из чувства жалости и сострадания, а из-за вопиющей несправедливости. Так уж повелось, что взрощенному на костях волку тяжеловато приходилось при решении вопросов, где требовались бы чувства мягкие. А вот те, кто без зазрений совести не только таскал на лбу клеймо – не имеющее для них никакого морального веса, – а помимо этого полностью оправдывал его получение, совсем не вызывали бунта справедливости. Карамора был искренне рад, что позволил им в полной мере ощутить, то, к чему они приводили волков, на собственной шкуре. Жаль только, что ошейники помимо прочего забирали у них еще и рассудок. Но у него достаточно средств, чтобы их охватил ужас даже с минимальным осознанием ситуации.

  Так вот, о чем это мы? Помимо визита к новоиспеченному скоту, если его можно было таковым назвать, Карамора решил, что время в пути будет прекрасным моментом для небольшого разговора с волчицей, что следовала за ним по пятам едва ли не с самого начала его пути. То есть, условно, она могла быть одной из тех, кто посеял в душе Беса идею исполнения событий Кровавого Рассвета. И за это, несомненно, он был ей больше, чем просто благодарен. Так, пригласив Гневную Красу на, так сказать, променад, а также взяв с собой одного из Ловчих, Карамора наказал последнему посматривать по сторонам на предмет всякого рода гнуси, а сам больше внимания уделил Пифии. И пока рыжий Фазан шел в стороне, явно не слишком интересуясь содержанием разговора своего поручителя, а заодно тыкаясь носом в землю и выискивая, как он сказал, что-то из разряда полезных трав (разве что вечнозеленых, потому что остальное уже не только полегло под снегом, но и почернело в непростительной степени), Карамора размеренным шагом двигался вперед, как всегда плечом к плечу с Пифией.
—…и я надеюсь, что тебе будет не слишком сложно адаптироваться к новым обязанностям. Все же, скажи мне, если их слишком много, – Повествовал он, склоняя голову на бок и косо смотря на серую. — В конце концов, что у нас, не найдется еще кого-то, кто распорядится волчатами? Камил, в конце концов. Возьми его на помощь, пусть сидит не только с выходцами из Детей. Или давай найдем каждому из оставшихся одинокими волчат по попечителю, который сможет ему должное время уделять, – Предлагал Бес, явно не собираясь мириться с отговорками. Теперь он изменился в плане воли своей. Не столько приказывает, когда есть такая возможность, сколько дает выбор. И не без выбора, а действительно, с несколькими вариантами. Выбор без выбора был только у тех, к кому он сейчас шли.

  Страж тем временем навострил уши, вытянувшись куда-то вперед. Он замедлился, крутя ушами в разные стороны.
— Кара, слышал? – Коротко кинул Ловчий, устремляя взгляд вперед. А сам Карамора, отвлекшись от попыток найти удобный вариант решения проблемы, оторвал взгляд от Пифии и глянул на воина. Прислушался, сам замолк. Задумываться долго не пришлось, осознание нагнало его очень быстро. Тонкий высокий голос не мог принадлежать никому иному, кроме как предмету только что прервавшегося разговора.
— Теперь слышал, – Ответил черный, высоко поднимая голову и теперь уже смотря туда же, куда тянулся носом Ловчий. Короткий знак мордой выражался кивком, и мог послужить обоим волкам командой к действию. Что Пифии по правое плечо, что Фазану, стоявшему в отдалении слева. Безмолвное решение стремительно двигаться вперед было принято незамедлительно.

  Только совсем близко, когда от того, чтобы увидеть источник звука, оставались считанные мгновения, Карамора замедлился. Один широкий шаг открывает ему поляну, где на истоптанном подобии снега двое волчат. Один, правда, в состоянии плачевном, что вызвало укол неизвестного чувства. Черный на секунду замер, пока не спеша действовать, осторожность подсказывала ему сперва посмотреть со стороны. Но напротив, кажется, медлить особо никто не собирался. Секунда потребовалась волчонку на то, чтобы опомниться и решить давать деру с такой скоростью, на которую хватало сил.
— А ну, куда? – Рявкнул Карамора, срываясь в длинный прыжок. Ни чар, ни каких-либо других приемов он не использовал. Привычка, к слову. Только цель, которую он видит, и лапы, к ней приближающие. Карамора настиг ее быстро, но огромные клыки на чужом теле не сомкнулись. За несколько шагов он опередил черную пушинку, резко разворачиваясь и преграждая ей путь к дальнейшему прямолинейному отступлению. Предугадать несложно, что при такой комплекции извернуться и изменить свой курс она не успеет. Карамора затормозил, оставляя на земле по нескольку темных борозд от когтей и сгруппировался, как будто готовясь принять на себя удар тяжелого противника. Опустил голову, подставляя морду под возможный удар и пересекся ледяным взглядом с незнакомкой. — Притормози, далеко собралась? – Вкрадчиво выдал он, едва ли видно сверкнув в только начинающих сгущаться сумерках белыми клыками. На одной стороне его пасти мелькнула тень улыбки, в то время как другая, словно мертвая, осталась незыблема. Холодный голубой взгляд, прищурившись, зацепился за чужую мордашку. Этого волчонка Бесу не приходилось раньше видеть на болотах, выходит, не Черноуст и не Коршун.

Подпись автора

Раз, два — найдём тебя,
Три, четыре — ты в могиле,
«Не воспринимая мир как должное, беру всё в свои железные руки,
Чувство абсолютной свободы ложное, у вас, жиром заплывшие суки.

Спичкой горящая нетерпимость в удовольствия превращается тихий стон,
Когда огнём пылающая справедливость в квадрат возводит попранный вами закон.»
Пять, шесть — будем жечь,
Семь, восемь — за всё спросим.
Тебе кажется.