301 год от с.ч.
16-е число месяца Благословения.

Сегодня Стригой был предоставлен самому себе, и эта редкая возможность казалась почти подарком. В последнее время такие моменты выпадали нечасто. Если он не находился в компании караморовых знакомых, то спал, пытаясь восстановить силы, либо был окружён мелькающими спинами местных жителей. Те хоть и не навязывались в товарищи, но нет-нет да и норовили словесно поддеть, испытать на прочность, пытаясь понять, из какого теста слеплен новичок, допущенный до самого Жнеца. Здесь же, на затерянных среди трясин озерцах, царила удивительная и желанная благодать одиночества.
Птичий щебет, непривычно звонкий для глухих топей, лился на его изношенные нервы успокаивающим бальзамом. Прежде чем приступить к охоте, волк буквально рухнул в высокие, почти скрывавшие с головой заросли, повёл головой по примятой траве, ощущая её удушливую болотную сладость, вытянул лапы, касаясь подушечками ломких остатков сухих сорных цветов. А после - закрыл глаза, позволив мечтам унести его далеко за Кровь-реку, на солнечные прогалины янтарного бора, где он когда-то проводил такие же ленивые часы в обществе друзей после долгого дня.
Как они там сейчас? Вспоминают ли? Считают ли сгинувшим на чужой земле или странником, что в невольной аскезе проводит дни в неспешном пути?
Волк тяжело выдохнул, сильнее запрокидывая голову назад, уставившись в высокое небо, по которому плыли ленивые пушистые облака - единственное, что здесь выглядело так же, как и там, дома.
Но даже здесь покой был зыбким и мимолётным. Как ни хотел бы он провести так весь день, до самого вечера, но утробный голод вёл его с самого утра, и сейчас мешал в полной мере насладиться очарованием момента. Настроившись на охоту, он чуть приподнялся, оглядел неровный берег. Через некоторое время он подобрался очень близко к жирному гусю, и единым движением ухватил того за шею. На мгновение птичий гомон смолк, испуганно умчавшись ввысь, оставив после себя лишь звенящую тишину. Но вскоре, обманутые кажущимся затишьем, пернатые снова начали возвращаться к своим делам. Стригой отошёл чуть в сторону, под сень низко нависших ветвей редкого чахлого кустарника, и принялся за скромную трапезу. Мясо отдавало тиной, но было свежим. И пока он разрывал ещё тёплые волокна, вкус вызвал в памяти куда более горькое воспоминание.
Это был первый вечер на пастбище и встреча со скотом, что держали для утоления чёрной жажды. Зрелище оставило на нём незаживающую рану. Он замер тогда, осматривая волков в ошейниках, слушая беспорядочный и тоскливый звон колокольчиков, не в силах сделать ни шага вперёд. Безмолвные, пустые и смиренные - их глаза были настолько неживыми, что сердце Стригоя, в немой солидарности, пропустило удар. Он знал, зачем пришёл, и оттого ощущал себя чудовищем. Тогда он отвел глаза в землю, слушая размеренные слова Караморы, а после пил... и воспоминание об этом моменте до сих пор отзывалось в теле смутным, стыдливым трепетом. Да, он не чувствовал себя таким сильным, таким цельным с тех самых пор, как болезнь начала подтачивать его изнутри. Недуг отступил. Но вместе с силой в нём поселилось иное чувство, тяжелее каменных скал - молчаливое, гнетущее отвращение к самому себе.
Да, это была неизбежная дань за каждый новый вздох. И он всё ещё мог съесть дичь и насладиться вкусом редкой чистой воды, но отдавал себе отчёт: это - временно. Карамора сказал вполне однозначно: придёт день, когда мясо станет безвкуснее пыли, и лишь кровь будет поддерживать в нём жизнь. Он уже ловил себя на том, что невольно ищет в плоти тот металлический привкус, тот сладковатый запах, что витал над пастбищем. И каждый раз, поймав себя на этом, внутренне содрогался. Его пугал не новый голод, который вскоре поселится внутри, а перспектива когда-нибудь принять его как нечто само собой разумеющееся.
Внезапная настороженная тишина, вновь воцарившаяся среди птиц, вернула его к действительности. Осмотрев объеденные почти до гладкости кости гуся, Стригой насторожился, затаил дыхание. В поведении пернатых проскальзывали уже знакомые нервные нотки. Догадываясь, что на озёрах появился кто-то ещё, он, однако, не подал вида, лишь навострил уши и замер, стараясь уловить малейший звук, продолжая притворяться беззаботно отдыхающим. Но каждый мускул его тела был напряжён и готов к движению.

Итак, незваный гость всё же нашёл его. Стригой медленно поднялся, окидывая пришельца оценивающим взглядом, стараясь опознать. Белая шерсть, алые глаза - он уже видел этого волка. Мельком. Со дня своего прибытия на Топи его понемногу знакомили со старшими и приближенными к ним - чтобы знать, от чьей тени лучше вовремя уклониться, дабы не задавали вопросов, а с кем пока выгоднее сохранять подчёркнуто нейтральную вежливость.
Этого белого он приметил рядом со Жнецом Ужаса.
"До чего пафосное звание", - промелькнуло у него тогда в голове. То была рыжая волчица, а этот - её присный.
"Значит, надо постараться держать ухо востро и быть дружелюбным. Как же его звали? И чего ему от меня надо?"
- Зна-ачит всё ж Черноуст, - тем временем пропел белый волк. Стригой ответил на это коротким, почти невесомым кивком.
- Новенький, обращенный к таинству Слова...
- Так и есть, - коротко парировал Стриг, его голос звучал низко и сдержанно, без тени подобострастия.
Но следующая фраза гостя заставила его внутренне замереть. Стригой напрягся, лихорадочно перебирая в памяти всё, что успел узнать о здешних порядках. Кого он мог побеспокоить? Черноусты не делят эти земли как личные владения, а будь здесь логово какого-то крупного зверя - воздух пропитался бы едким мускусом. Здесь же пахло лишь болотной гнилью и дичью.
"Не водит ли он меня за нос?" - мелькнула подозрительная мысль. Стригой натянул на морду вежливую, ничего не значащую ухмылку, ожидая продолжения. И то, что последовало дальше, его не обрадовало.
Вскрик, призывающий нежить. Воспоминание пронеслось внезапно, словно гром среди ясного неба. Лихо болотное. Как он мог забыть? Не желая выдать внутреннюю панику, Стригой лениво, с напускным безразличием повёл взглядом по воде, пока не различил среди пернатой мелочи на том берегу скопление серых, невзрачных перьев.
"Значит там. И впрямь невероятно повезло."
Он издал короткий, сухой смешок - нервный, но тщательно контролируемый, и позволил себе тень бравады, вернув взгляд на белого волка.
- А к чему нам с ним пререкаться? - голос его звучал нарочито легко, почти лениво. - Сидит со своими цаплями. Может, уже охрипло, созывая на каждого кадавра всю нежить в округе. Небось, ради одного гуся и внимания-то обращать не хочет.
Шутка, пусть и плоская, помогла перевести дух и собраться с мыслями. Прямой опасности сейчас не было - лихо они не заинтересовали, а нападать без причины на черноуста присный не станет. Стригой потянул лапы и выпрямился во весь рост, сохраняя на себе маску напускной расслабленности и продолжая смотреть на белого волка с вежливым интересом.
- Так чем же я обязан вниманию? - спросил он и тут же спохватился с извиняющейся улыбкой. - Ах да, где мои манеры? Меня зовут Стригой.
С этими словами он чуть склонил голову в приветствии, ожидая, пока волк напомнит своё имя.

Стригой позволил себе ответить на ухмылку Астерия чуть более широкой, почти приветливой. Как бы ни хотелось развернуться и уйти от последующей беседы - это было бы крайне невежливо и повлекло бы за собой непредсказуемые последствия.
- Астерий, - повторил он имя, будто пробуя его на вкус, и кивнул уже с чуть большей долей искренности. - Рад личному знакомству.
Радости, конечно же, он не испытывал. Его в принципе пока тяготило общение с обитателями топей, не считая пары-другой волков. Мог ли он подумать еще около полугода назад, что будет стоять в подобной компании? Да ни за что! Скорее всего он был бы напуган подобной перспективной. И нельзя сказать, что текущее нервное напряжение не имеет тех же корней. Мысль эта была неприятной, и он быстро отогнал её прочь, сосредоточившись на текущем моменте.
Он слушал дальнейшие объяснения гостя, сохраняя на морде выражение вежливого интереса. Пока тот говорил о любопытстве, в голове Стригоя яростно билась одна-единственная мысль: "Ясно, пиявка ты бледная. Не самой кровушки попьёшь, так на уши присядешь". Внутренне он чувствовал небольшое раздражение, но внешне лишь чуть склонил голову, делая вид, что внимательно вникает в слова собеседника. "Возможно, - даже подумал он в этот момент - стоит дать окружающим шанс ему понравиться?"
И когда прозвучал тот самый вопрос - прямой, лезущий под шкуру в самое личное и сокровенное, - Стригой не дрогнул. Он лишь сделал вид, что следует взглядом Астерия к объеденным костям, и повёл лапой в самом комичном, преувеличенном сожалении, какое только смог изобразить.
- Оттягиваю? - он фыркнул, и в его голосе зазвучала нарочитая, истеричная весёлость обречённого и даже лёгкая обида. - Уважаемый, я не оттягиваю - я устраиваю себе прощальный пир! Гусей, понимаешь ли, обожаю всю сознательную жизнь. До беспамятства! Жизнь без сочного гуся дальше представляю с трудом. - Он театрально облизнулся, широко улыбаясь. - А вскоре, как мне намекнули, их вкус для меня померкнет. Станет хуже, чем подошва от старой лапы! Так что пока ещё могу - ем. В последний раз нагуливаю бока на честной дичи, прежде чем мой ужин начнёт... звенеть по-другому.
Решив, что тактика прикинуться веселым простачком поможет ему успешнее всего скрывать настоящие помыслы, Стригой старался делать вид, что вся эта ситуация не приносит ему ни капли дискомфорта, и даже начать получать извращенное удовольствие. Он легонько взмахнул хвостом, изображая беззаботность.
- И ты такое правда не осуждаешь? - вдруг переспросил он, снова возвращаясь к проникновенному, почти дружескому тону. - Благодарю. По правде... - никакой правды он говорить и не собирался, - думал, что ты посчитаешь это чем-то... постыдным? Хотя понимаю, наверняка у каждого есть свои маленькие слабости.
Стригой чуть отвёл голову вбок, как будто и не намекая, что подобное может хоть словом относиться к Астерию, но и ожидая продолжения доверительного разговора.

Притворная улыбка на морде Стригоя дрогнула, сменившись выражением неподдельной задумчивости.
- Больше года... - произнёс он тише и спокойнее. Он больше не смотрел на Астерия только как на назойливого болтуна, потревожившего его покой. Теперь он видел перед собой волка, прошедшего тот же путь, на который только недавно вступил сам. И более того - сумевшего на этом пути продержаться достаточно долго. - Ты переходил на кровь больше года?
Следом за удивлением пришёл интерес. Его изучающий взгляд впился в белого волка, пытаясь найти ответ: почему? Неужели не хотел и добровольно продлевал обещанную муку? Или не мог побороться за скот с остальной чернью?
Мысль о том, что присный мог когда-то голодать и выживать на урезанном пайке, что бы ни было причиной этого - казалась невероятной, но именно она заставила Стригоя немного зауважать собеседника.
- Вот это да... - наконец выдохнул он. - Это впечатляет. Серьёзно.
Он замолчал, давая словам повиснуть в воздухе, не зная - воспримет ли Астерий его слова попыткой лести, или же отнесется серьезно. Не то, чтобы Стригою сейчас было дело до чувств собеседника, но хотелось верить, что и у этого черноуста душа была не чернее золы.
Затем белый продолжил, и его слова о разнообразии и пресыщении мягко вернули Стригоя к реальности - не стоит выдавать о себе слишком многого, хоть разговорами, хоть молчанием. Он медленно, будто нехотя, снова натянул на себя маску весельчака. Лёгкая, чуть кривая ухмылка тронула уголки его губ.
- Ну, раз уж такой совет от знатока... - он поклонился, изображая покорного ученика. - Придётся мне, видимо, разнообразить свой скромный рацион. А гусей оставлю на обязательный десерт. Да и перебью если всех - лихо, поди, расстроится...
Он вновь коротко посмотрел на другой берег, дабы убедиться, что упомянутая бестия остаётся в тишине, покое и добром здравии, и нисколько не проявляет интереса к гостям. В голове мелькнула мысль, которую он поспешил тут же озвучить.
- А часто нечисть тут волков задирает? Наверное, тут больше Коршуны ходят? Или черноусты любят пощекотать нервы на суровом противнике? Поди, всё дно спящими кикиморами устлано?

Вопрос Астерия, брошенный с такой легкой, почти праздной иронией, заставил Стригоя внутренне сжаться. Если прежде в разговоре ему приходилось лишь немного играть, то теперь от него требовалась маленькая, но умелая ложь. К сожалению, он был как раз из тех, кто очень плохо владел этим искусством, и лишь теперь, на топях, это необходимое умение превратилось в вопрос выживания. Он сделал паузу, чуть дольше, чем требовало простое удивление, чтобы собрать мысли, прикинуть удобную линию поведения и рассказать о своем прошлом правдоподобную историю, которую ему помогли составить ранее.
- Из Коршунов? - наконец произнес он, и в его голосе прозвучало искреннее изумление. Он даже слегка приподнял брови, будто пытаясь представить себе этого изящного, ядовито-белого волка в самом конце пищевой цепи болот. - Вот это да... однако, неплохой карьерный рост. - Он позволил себе легкую, почти уважительную усмешку.
Затем он сделал небольшой шаг в сторону, будто невзначай слегка отворачиваясь, чтобы почесать шерсть, а на деле - скрыть возросшее напряжение. Пауза помогла собраться, обрести власть над голосом и мимикой, чтобы скрыть момент, когда ложь будет склеивается с правдой.
- Что до меня... - начал он, и голос его стал чуть тише, задумчивее. - Я родом из Сумеречных. - Это была полуправда. Он был там, просто не с рождения. Но кто здесь станет проверять его родословную? - Возможно ты уже наслышан, что для нас есть чуть больший простор в знаниях, чем категорическое "разрешить" и "запретить"... - Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, словно говорит не просто о своей жизни, а о научной работе. - Когда я впервые услышал о Черноречи... для меня это был не поиск силы. Хотя, конечно, сила - это заманчиво, - он бросил на Астерия быстрый, понимающий взгляд, - кто бы соврал? Но для меня... это был совершенно иной способ ведовства. - Он произнес последнюю фразу с придыханием, как нечто священное. - Не зелья лекарей, не грубые боевые приёмчики... а Слово! Чистое, холодное, абсолютное. Я пришел сюда, чтобы понять его.
Он снова повернулся к Астерию, его взгляд был спокоен, почти отстранен, как у философа, обсуждающего абстрактную теорию. Внутри же он трясся, надеясь, что эта смесь правды и выдумки  прозвучит достаточно убедительно. Он даже позволил себе легкий, самоироничный вздох в конце, чтобы смягчить пафос.
- Так что, как видишь, - заключил он, - моя "легендарная сила" пока что выражается в умении не съесть больше одного гуся за раз. Но я учусь.

Стригой смотрел за реакцией Астерия, ни секунды не обманывая себя надеждами, что его вранье окажется столь ладным, чтобы белый волк оставил его в покое. Потому что реакция того была слишком... довольной? Заинтересованной? Словно почуявшись дичь охотник, как казалось Стригою, Астерий глядел на него и сквозь него, читал всю неуверенность и страх, что расползались под ребрами. В какой-то момент это чувство достигло такого накала, что волку пришлось серьезно мысленно встряхнуть себя и побороться за внутреннюю злость, вызывая всё своё недовольство вперёд, как броню.
Присный же подошёл ближе, его слова лились ласково, а улыбка была так сладка, что одно это уже позволяло Стригою вызвать в себе ощутимый прилив негодования. Всё больше он убежался, что его первое сравнение Астерия с пиявкой было слишком мягким - ту оторвал зубами и бросил под лапы. Против этого же зубы не покажешь... Мысленно дав себе еще пару пощечин, чтобы оставаться в рамках роли и не трястись, Стригой заставил себя едва опустить уши и чуть прижать хвост, изображая смущение, которого почти не чувствовал.
- Но как же эксперимент?! - в голосе его прорезалась нотка отчаяния, правда он сам не до конца понимал, была ли она наигранной или реальной, ведь теперь он импровизировал на ходу. - Как можно торопить переход? Слово - оно со мной с самого перерождения, и познавать его нужно постепенно, естественно! Я убежден, что черноуст должен пройти через адаптацию к питанию кровью с наивысшими её лишениями, один на один с судьбой, ведь только так он прочувствует силу обретения!
Чем дальше, тем больше волк в глубине себя начинал откровенно смеяться над абсурдностью этого диалога. Но с другой стороны - именно так говорил бы сумеречный фанатик до знаний.
- И я уверен, что твой долгий переход пошёл только во благо, и сделал тебя непревзойденным мастером этого искусства! - добавил он, сглаживая лестью острые углы. Однако прежде, чем он успел продолжить, практически одновременно произошло сразу несколько событий.
Оглушительный вопль лиха сменился резким толчком в бок от Астерия и полусоветом-полуприказом сваливать из этого места как можно скорее. Если в первые мгновения Стригой ощетинился, инстинктивно развернулся и ощерился на неведомую угрозу, то когда магический заряд Астерия поразил болотную тварь, быстро взял себя в лапы. Оцепенение сменилось холодной решимостью. Он был в бою, и это была гораздо более привычная ему стихия. На чистых рефлексах волк сформировал в воздухе сгусток, похожий на иглы дикобраза, и швырнул его в лихо. После этого резко припустил в сторону, понимая, что у них катастрофически мало времени, прежде чем нагрянут гости. К сожалению, в последний момент тварь дернулась, и в её тело прилетел лишь один снаряд, а остальные рассеялись в пустоте.
Озеро позади них уже клокотало, выплёскивая у берега нечто склизкое и злобное. Стригой рванул в сторону чахлых кустов, но резко затормозил, увидев мчащегося навстречу вихта. Взгляд его на мгновение скрестился с взглядом Астерия.
- Дерьмо! - оказался он полностью солидарен с Астерием, произнеся эти слова в унисон.

- Я ж сказал бежать! - воскликнул Астерий позади на пару шагов.
- Они тебя еще спросить забыли! - огрызнулся Стригой в последнем рывке пытаясь улизнуть между кустов. По смачному клацанью клыков позади он понял, что виновник сего торжества наконец-то навсегда замолчал, загрызенный кадавром присного, однако порадоваться этому не успел.
Ибо огромным прыжком, прежде чем Стригой успел среагировать, тварь оказалась рядом с ним. Острые клыки впились в плечо, и волк взвыл - не столько от боли, сколько от шока и ярости. Горячая кровь тут же хлынула по шерсти, а по телу разлилось пронизывающее холодом онемение.
- Чтоб ты подавился, тварь! - вырвалось у него хрипло, пока он инстинктивно отпрыгивал, чувствуя, как мускулы на плече свела судорога.
Ситуация складывалась патовая. Даже учитывая то, что кикимора не могла покинуть озеро, втроём они - Стригой, Астерий и его кадавр - могли с вихтом и не справиться. По крайней мере, без тяжёлых последствий. А это означало, что Стригою придётся сделать то, чего он всеми силами избегал и о чём так самозабвенно врал каких-то пять минут назад - применить Слово и призвать собственного кадавра. Этого отвратительного мертвеца, чьи кости и душу он потревожит своим обращением.
Все эти мысли пронеслись у него в голове за ту долю секунды, что волк пытался увеличить дистанцию между собой и вихтом. С тех самых пор, как он утопил того преступника на берегу кровь-реки, а после поднял его из мертвых, ни разу Слово не сорвалось с его губ, ни разу даже мысленно не питалось той жаждой повелевать, что требуется от черноуста, дабы успопший променял холод земли на подлунный мир. Ему было страшно использовать его теперь, но в бою не было места сантиментам и душевным страданиям. И потому он небольшим усилием воли отодвинул всё неважное на потом, и между ругательствами в сторону нежити таки прорычал Слово, призывая кадавра встать между собой и опасностью.
И когда кадавр откликнулся где-то на грани сознания, устремляясь вперёд, на защиту своего хозяина, по телу Стригоя побежали тысячи мурашек. В этот миг он почувствовал всё то, о чем с придыханием говорили черноусты - пьянящий восторг этого чувства собственного всесилия, жажду повелевать, что созвучна шепоту крови в артериях. Ему казалось, что ничто на свете, и уж тем более этот вихт, не достойно встать у него на пути.
И будто напоённый этой уверенностью хозяина, его кадавр немедля бросился в бой, считав приказ с одного лишь мысленного образа, вцепившись клыками в лапу твари и начав рвать сухожилия. Вихт утробно взрыкнул, пытаясь сбросить соперника, и, едва не лишившись конечности, всё же отшвырнул кадавра. Тот с завидным упрямством кинулся вновь, но, увы, оказался не так скор. А раненая нечисть, в которую внезапно угодил мощный магический удар Астерия, словно обезумела - резко дёрнув головой, она почуяла в Стригое ненавистную сущность черноуста и с удвоенным остервенением бросилась на него.
Стригой успел чуть повернуть корпус, и удар пришёлся по касательной, но он был невероятно мощным - словно его ударили тупым тяжёлым бревном.
- Сволочь! - сдавленно выдавил он, отскакивая вновь, ещё на несколько шагов, пока кадавр бежал к нему, вставая между живыми и нежитью словно щит.
Погрузившись в стучащую в теле боль, Стригой было подумал - как же всё это было некстати сегодня - встреча, разговоры, проклятое лихо со своими приятелями, - и в итоге на мгновение потерял свою хваленую рассудительность. Внутри него вскипела чёрная, слепая злоба.
- Откуси ему морду по самые рёбра! - выплеснул он её в приказ.
И кадавр с готовностью бросился выполнять. Тварь взвыла, когда мёртвые челюсти стали вгрызаться в неё, пытаясь буквально сжевать её голову.

Действия до конца третьего круга.

Кадавр Стригоя впился в призрачную плоть с таким остервенением, что на мгновение показалось - вот-вот, и от вихта останется лишь дымчатое воспоминание. Когда к атаке подключился и кадавр Астерия, исход схватки и вовсе казался предрешенным. Но тварь, словно загипнотизированная самим существованием Стригоя перед собой, яростно рвалась именно к нему, обходя мертвецов по дуге.
Сквозь рычание тварей до Стригой донёсся совет Астерия, и волк инстинктивно отступил ещё на несколько шагов, нащупывая взглядом безопасную дистанцию от озера, где кикимора всё ещё металась в бессильной ярости. Его кадавр вновь встал на пути, костяной стеной прикрывая хозяина.
Атаковали они почти в унисон, но мельтешение мертвеца помешало Стригою как следует прицелиться. Вихревой клинок лишь полоснул призрака по боку, в то время как кадавр делал выпады один за другим, пытаясь и отвлечь вихта от своего хозяина, и покалечить, хотя и безуспешно - тот был всё еще слишком ловок. А потом - он заговорил.
Сначала это можно было принять за бессвязный рык, но слова, прозвучавшие следом, были обращены к нему - Стригой почувствовал это на каком-то подсознательном уровне и замер, ошеломлённый. Полученный совет (или угроза?) метался в голове, не находя выхода. Нежить редко говорила с живыми, если Стригоя еще можно было таким назвать. Обычно она лишь ненавидела, слепо и безмолвно, либо бросалась проклятиями на головы врагов.
Но прежде чем он успел что-либо понять, магический клинок Астерия вонзился в глотку призрака, и тот рассыпался в клочья тумана с тихим хрипом, похожим на предсмертный вздох.
Что это, мары его подери, было? - хотел бы спросить Стригой у белого, но даже пережитый бок о бок бой не делает из волков близких соратников. По крайней мере не на болотах, где союзы также скоротечны и хрупки как утренний иней. Поэтому он дал обещание себе подумать над странным поведением вихта позднее, когда окажется один, а сейчас повернулся к Астерию и склонил голову, постепенно успокаиваясь от кипящего в теле адреналина.
- Ты хороший боец. - выдал он с уважением, которое и не пытался скрывать, заслуженно признавая в белом значительный опыт. - Я не ошибся, когда говорил о твоей силе, это был достойный бой. Спасибо. Одному у меня не было шансов.
Его взгляд скользнул к воде, где кикимора всё ещё ярилась у берега, сверля их взглядом, полным немой ненависти. Будь это земли Сумеречных, он, не задумываясь, добил бы и её - очистил бы землю, обезопасил сородичей. Но здесь, в топях, со своим уставом соваться не следовало. Потому он вместо немедленного обсуждения выведения нечисти повернулся к Астерию, чтобы поинтересоваться.
- Кикимора не представляет такой опасности, как лежащие где-то останки вихта. Клан уничтожает подобную нечисть на своих землях? Здесь конечно было мало посетителей из-за лиха, но теперь волки могли бы пользоваться водоемом...

Демонстрация воды, полной мерзкого осадка, быстро осадила Стригоя. Он мысленно ругнулся как на то, что забыл о природе своего нового обиталища, так и на саму удушливую суть болот, где всё, от почвы до воздуха, было пропитано этой гнилой сыростью. Волк поморщился, представив, как мог бы по незнанию припасть к озерцу, чтобы утолить жажду, и напороться и на кикимору, и на лихо. В одиночку у него не было бы ни шанса, и присутствие Астерия, вполне вероятно, сегодня спасло ему жизнь.
Стригой не стал скрывать благодарности во взгляде и даже на замечание про гусей ответил сдержанной вежливой ухмылкой. Однако мысли его уже вернулись к бою, а точнее - к кадавру, что пощелкивал костяными челюстями, едва улавливая отголоски желаний хозяина. Впервые с начала схватки волк мог уделить внимание той странной связи, что установилась между ним и этим порождением тьмы. Отвратительное, мерзкое, греховное существо. Но чем дольше Стригой в него вглядывался, тем сильнее проникался если не уважением, то хотя бы толикой признательности. Всё же эти бренные останки сражались за него, не щадя себя. И когда-то они принадлежали живому волку, что тоже дышал этим болотным воздухом. Хотя бы за это стоило мысленно поблагодарить мертвеца, прежде чем отпустить его обратно в землю.
Бросив последний взгляд на кучку пепла и окаменевшей пыли с вкраплениями остатков костей, Стригой перевел глаза на кикимору, всё ещё нервно кружившую у берега. Но раз разбираться с ней предстояло не им, волк лишь цыкнул на её очередное бульканье, когда уловил в словах белого нечто важное.
- Так это не... обычное его поведение? - Стригой был искренне удивлён. Он допускал, что мог просто не знать каких-то особенностей вихтов, живя в стае. Эти беспокойные мертвецы редко добирались до северного берега. Но если даже здесь, в топях, присный впервые столкнулся с говорящим вихтом - это было более чем странно. Нужно будет расспросить Карамору, - мелькнуло у него в голове.
- Угу, - буркнул Стригой в ответ. - Может, разговори мы его, он бы и сам останки показал...
В это, конечно, не верилось даже ему самому. Слишком уж вихт был настроен вытрясти из него душу или запугать до смерти своим не то приказом, не то советом убираться прочь.
Двинувшись в сторону, откуда появился призрак, Стригой вскоре потерял след среди чавкающих кочек и проплешин - морозы ещё не сковали воду крепким льдом. Высматривая в мешанине из травы, грязи и снега хоть что-то, похожее на путь вихта, волк свернул в густые заросли и побродил там без толку, пока не вернулся к исходной точке. По крайней мере, теперь он был уверен: черепа в этой стороне нет. Стригой поднял голову, высматривая белоснежную фигуру Астерия - вдруг тому повезло больше?